Правила бунта
Шрифт:
— Хорошо, класс. Да, да, да, ладно. Я знаю. Успокойтесь. — Фитц входит в комнату. Он идет, чтобы бросить свою модную кожаную сумку на стол, а затем печально усмехается, когда вспоминает, что его больше нет. Поэтому вешает сумку за ремень на угол книжного шкафа в передней части комнаты — мы бы и его разнесли в щепки прошлой ночью, если бы у нас было время — и поворачивается лицом к классу. — Похоже, у некоторых из вас вчера была насыщенная событиями ночь, — говорит он.
Засунув руки в карманы выцветших джинсов и закатав рукава сшитой на заказ черной рубашки до локтей, он выглядит так, словно приложил дополнительные усилия,
— Извини. — Дамиана Лозано выглядит совершенно расстроенной. — Почему ты обвиняешь в этом нас? Мы не стали бы громить логово. Это единственный класс, где мы можем сидеть на стульях, которые не заставляют наши задницы неметь. В этом нет никакого смысла. Вероятно, это был какой-то первокурсник. Или один из тех ребят из «Эдмондсона», которые решили отомстить за то, что кто-то трахнул мать того чувака.
Ха! Об этом я не подумал. Пакс ничего не выражает, но издает озадаченный смешок. С точки зрения постороннего, это определенно может быть расплатой за то, что парни трахнули мать того парня. Администрации в любом случае будет трудно повесить это на нас.
Рэн ни словом не обмолвился об этом инциденте. Он растянулся на своем кожаном диване, когда я пробрался в комнату пять минут назад, и казался реально позабавленным всем этим. Однако сегодня утром я не был с ними на пробежке и не ехал с ними в академию. Парень должен, по крайней мере, подозревать, что я имею к этому какое-то отношение.
— Я собираюсь поверить, что это был не кто-то из вас, ребята, — говорит Фитц. — Было бы очень обидно, если бы это было так. Я всегда думал, что нашел взаимопонимание с этим классом. Но я скажу вот что. Если у кого-то из вас есть топор, — мужчина многозначительно смотрит на меня, — то очень надеюсь, что в будущем вы придете и обсудите свой вопрос со мной напрямую. Я не планирую заменять свой стол, но другая мебель, которую придется заменить, стоит недешево, и я заплачу за нее из собственного кармана, так что…
О, какой гребаный герой. Он может плакаться сколько угодно. Фитц зарабатывает шестизначную сумму, работая здесь, и все его расходы покрыты. У него отличная квартира в Маунтин-Лейкс, которая, как я точно знаю, принадлежит академии, и он ест здесь бесплатно с понедельника по пятницу. Парень может позволить себе заменить пару стульев и доску. Мое сердце не обливается кровью за этого человека.
— Эй. Кстати, где, черт возьми, ты спал прошлой ночью? — шепчет Пакс. — Я вернулся и искал тебя, когда Хью отправился за Харкорт. Думал, у бедняги случится сердечный приступ.
— Чердак.
К счастью, у меня было время заранее спланировать свой ответ на этот вопрос. Вполне естественно, что он спросил. Чердак над академией — это хорошо хранимая тайна. Туда можно подняться через кладовку уборщика на четвертом этаже крыла для девочек, или есть настоящая лестница, которая ведет туда из крыла для мальчиков. Пакс бывал там раз или два, но вероятно, забыл о существовании этого места. Он не стал бы искать меня там.
Парень хмыкает, похоже, принимая мое объяснение.
— Кто-нибудь видел, как ты туда поднимался?
Я качаю головой.
Фитц громко кашляет.
— Мне не хотелось бы прерывать ваш маленький тет-а-тет, мальчики, но мы вроде как в середине разговора, так что не могли бы вы, пожалуйста, заткнуться и обратить свое внимание сюда. — Его слова сочатся неприкрытым ядом.
Наши
— Извини, чувак. — Пакс хлопает себя ладонью по груди, притворно извиняясь. — Мы просто пытались понять, какое сообщение было послано этим поистине чудовищным актом.
«Полегче, чувак. Не так явно».
Пакс отлично читает подсказки. Другое дело, решит ли он действовать в соответствии с этими сигналами. Но сейчас парень даже не смотрит на меня, поэтому пропустил мое предупреждение широко раскрытых глаз. Он пригвождает Фитца таким острым взглядом, что другого парня бросило бы в пот от беспокойства.
— Не похоже, чтобы «Эдмондсон» так отомстил, — продолжает Пакс. — Они, вероятно, просто нарисовали бы кучу членов на фасаде здания.
«Отлично. Совсем неочевидно. Хорошая работа, Пакс».
— Нет, это была личная атака. С того места, где я сижу, похоже, что тот, кто это сделал, пытался послать сообщение тебе и только тебе.
Фитц смотрит на Пакса сверху вниз, раздувая ноздри и переминаясь.
— Да. Ну, как я уже сказал, если у кого-то есть проблемы со мной, гораздо разумнее прийти и обсудить их с глазу на глаз. Такое поведение незрело. Это говорит о серьезных проблемах развития, которые необходимо решать с помощью терапии. — Он уходит, прежде чем Пакс успевает огрызнуться в ответ. И это хорошо. Судя по теплу, исходящему от него, Пакс сказал бы что-нибудь зажигательное, что привело бы нас в точку невозврата.
— Гребаная терапия? — ворчит мой друг. — Я устрою ему терапию.
Фитц продолжает наш дневной урок. К счастью, мы закончили с «Графом Монте-Кристо». Следующие пятьдесят минут мы тратим на изучение «Ромео и Джульетты».
— Чертовски банально, я знаю, но это часть учебной программы, мальчики и девочки. Шекспир — это обязательное условие, и если мы должны тратить свое время на него, то с таким же успехом можно отделаться фильмом, верно?
Он говорит нам посмотреть фильм База Лурмана вместо того, чтобы читать книгу, и в кои-то веки никто не стонет при мысли о домашнем задании. Я изо всех сил стараюсь не смотреть через комнату на диван под картиной «Поцелуй» Густава Климта. Мне это почти удается. Сегодня утром я наблюдал, как Кэрри надевает узкие синие джинсы и серый свитер, так что я уже знаю, как хорошо она выглядит. Но ее вид все равно выбивает из меня дух. На ней узкие джинсы и свитер в обтяжку. Ее сиськи выглядят чертовски феноменально, натягивая шерсть. Теперь, когда я увидел, как потрясающе девушка выглядит обнаженной, невозможно смотреть на нее и не вспоминать…
Прошлая ночь была чертовски невероятной. Ее кожа. Рот. Ее киска, черт возьми. Такая тугая, такая влажная, такая сладкая. Такая идеальная. Я понятия не имел, насколько идеальная, пока не погрузил в нее свой член и не встретил сопротивление. Я пытался остановиться, но было уже слишком поздно. Я уже брал то, что мне не принадлежало, и…
«Бл*дь».
Я все это время пялюсь на Кэрри.
Ее щеки пылают, нижняя губа втянута в рот. Девушка смотрит на блокнот, лежащий у нее на коленях, как будто в нем содержатся ответы на загадки вселенной. Карина знает, что я пялюсь на нее, и по тому, как двигает нижней губой, она точно знает, о чем я думаю.