Правила Дома сидра (Правила виноделов)
Шрифт:
Лицо Кенди не светится счастьем, заметил Гомер.
— Ты хочешь сказать, у вас уже все было? — спросил он. Кенди, не повернув головы, смотрела вперед. Уолли перестал смеяться.
— Что все, старик?
— Секс, — объяснил Гомер.
— Боже мой, Гомер!
— Да, у нас был секс, — сказала Кенди, не повернув головы.
— Надеюсь, вы были осторожны. Приняли меры?
— Да, мы были осторожны. — На этот раз Кенди смотрела Гомеру в глаза, стараясь говорить самым нейтральным голосом.
— Я рад, что вы были осторожны, — сказал Гомер, глядя на Кенди. — Это необходимо, когда
— Над Бирмой? — Кенди повернулась к Уолли: — Ты мне не сказал, куда тебя пошлют. Так значит, в Бирму?
— Какая муха тебя укусила, Гомер? — рассердился Уолли. — Я еще точно не знаю, где буду летать.
— Я вас обоих люблю, — сказал Гомер. — А раз люблю, значит, имею право спрашивать обо всем. Знать все, что хочу.
Разговор на этом застопорился, как говорят в Мэне. Всю остальную дорогу в Бостон ехали молча. Только однажды Уолли попытался все-таки пошутить.
— Не узнаю тебя, Гомер, — сказал он. — Ты стал философом.
Прощание получилось скомканное.
— Я вас обоих тоже люблю. И вы это знаете, — вот и все, что сказал Уолли, спеша на посадку.
— Да, я знаю, — ответил Гомер, глядя вслед другу.
— Я бы не назвала тебя философом, — по дороге домой сказала Кенди. — По-моему, ты просто чудак. Ты, Гомер, становишься чудаком. И ты не имеешь права знать обо мне все, любовь этого права не дает.
— Но тебе надо самой для себя уяснить, любишь ты Уолли или нет.
— Я давно люблю Уолли. Всегда любила и буду любить.
— Прекрасно. На том и порешим.
— Да, но теперь я совсем не знаю его. А тебя знаю и тоже люблю.
Гомер вздохнул. Значит, опять жди и надейся. Чувства его были слегка задеты, Уолли ни разу не спросил про его сердце. Впрочем, что бы он на этот вопрос ответил?
А Уилбур Кедр, знавший, что с сердцем у Гомера все в порядке, мучился, кому сейчас это сердце принадлежит. Вряд ли Сент-Облаку, боялся признаться себе д-р Кедр.
На этот раз Уолли отправили в Калифорнию, в Викторвилл, где готовили летчиков высшего класса. На его конвертах стояло: «Военно-воздушные силы США». В Викторвилле Уолли провел несколько месяцев. Те самые, когда в садах формируют кроны, так будет потом обозначать время Гомер. Пришла весна, яблони стояли в цвету, пчелы Аиры Титкома наполнили сады хлопотливым жужжанием; а когда деревья начали отцветать, Уолли отправили в Индию.
Японцы удерживали Мандалай. Свои первые бомбы Уолли сбросил на железнодорожный мост в Мьитинге. Пути и южная набережная были повреждены, южный пролет моста полностью разрушен. Все бомбардировщики и экипажи вернулись на базу без потерь. Уолли бомбил промышленные районы Мьинджана, но сильная облачность помешала оценить нанесенный ущерб. Летом, когда Гомер опять красил в белое дом сидра, Уолли бомбил пристань в Акьябе, мост в Шуэли на севере Бирмы, железнодорожный узел в Проме. Были его бомбы среди десяти тонн смертоносного груза, сброшенного на железнодорожные депо в Шуэбо. Участвовал он и в налете на военные склады в Каулине и Танбьюзайате. Но самое яркое впечатление осталось у него от бомбежки нефтяных полей Иенангьата; бушующее море огня — горела нефть и буровые вышки — стояло у него в глазах весь обратный полет над горами и джунглями. Бомбардировщики и экипажи вернулись на базу без потерь.
Его произвели в капитаны и перевели на легкую работу, как он написал в письме. «Бойся легкой работы», — вспомнились Гомеру сказанные когда-то слова д-ра Кедра.
Тогда, в Форт Миде, Уолли победил в конкурсе, придумав лучшее название самолета. И вот пришло время применить его. Самолет его теперь назывался «Удары судьбы».
Нарисованный краской кулак под названием выглядел внушительно. Кенди с Гомером потом удивлялись, почему это Уолли придумал «удары судьбы», а не просто «удар».
Теперь Уолли летал над Гималаями, над Бирмой по маршруту Индия — Китай; возил туда непременные атрибуты войны — горючее, бомбы, пушки, винтовки, боеприпасы, обмундирование, авиационные двигатели, запасные части, продовольствие; обратно возил живой груз — участников боевых действий. Весь полет протяженностью пятьсот миль туда и обратно занимал семь часов. Шесть из них Уолли не снимал кислородной маски, так высоко приходилось летать: над джунглями — из-за японцев, над Гималаями — из-за гор. Гималаи известны самыми коварными воздушными потоками.
В Ассаме, когда вылетали, термометр показывал сто десять [8] по Фаренгейту. Совсем как в Техасе, думал Уолли. На летчиках были только носки и шорты.
Тяжело груженный самолет поднимался на высоту пятнадцати тысяч футов за тридцать пять минут; на этой отметке пролетал первую гряду. На высоте девяти тысяч футов Уолли натягивал брюки, на пятнадцати — меховую куртку и штаны. Столбик ртути опускался до двадцати градусов. В сезон муссонов летали на автопилоте.
8
Примерно 43°C.
Этот маршрут назывался «линией жизни». Летчики говорили — «слетать через горб».
Четвертого июля газетные заголовки кричали:
«Янки уничтожили железнодорожный мост в Бирме. Китайцы побили японцев в провинции Хубэ».
А вот что тогда написал Уолли Кенди и Гомеру (совсем обленился, послал обоим один и тот же стишок):
В Бомбее один балбес, Не дождавшись секса с небес, Слепил себе бабу из глины, Засунул член в горячую глину. Вынул короче наполовину.Летом 194…-го на всем побережье Мэна ужесточили правила затемнения, и киноплощадка в Кейп-Кеннете была временно закрыта. Гомера это не огорчило. Волей судьбы он возил в кино не только Кенди, но и Дебру и вот благодаря войне избавился от этого раздвоения.
Мистер Роз написал Олив, что не сможет в этом году набрать команду сборщиков. «Все ушли на войну. И нет бензина для такой дальней дороги», — объяснил он.
— Выходит, мы зря навели порядок в доме сидра, — сказал Гомер.
— Порядок, Гомер, еще никогда никому не мешал, — вразумляла его Олив.