Правила Дома сидра (Правила виноделов)
Шрифт:
Он был не только мастер ловить омаров, но и первоклассный механик; все, что другой бы выбросил, у него шло в дело. И он никогда не представлялся ловцом омаров: не то чтобы считал этот труд зазорным. Но у него был талант механика, он им гордился и предпочитал называть себя «жестянщиком».
Клубные завсегдатаи сетовали, что Кендел развел на берегу бухты такое безобразие, но не очень громко; Реймонд Кендел чинил и клубные «жестянки». Наладил, например, фильтр плавательного бассейна, и это в те дни, когда ни у кого еще бассейнов не было, никто в фильтрах ничего не смыслил, да и сам он ни одного в руках не держал. Вся починка заняла у него десять минут. Закончив ее, он сказал: «Кажется, будет работать».
О Рее Кенделе говорили: он выбрасывает
Поговаривали, что он гораздо богаче, чем Уортингтоны; никто никогда не видел, чтобы он что-нибудь покупал; единственным его расходом была дочь. Как и все дети членов клуба, она училась в дорогой школе-пансионе; кроме того, Рей платил за нее достаточно большой ежегодный членский взнос, и, конечно, за себя, хотя появлялся в клубе только затем, чтобы что-нибудь починить. Она училась плавать в клубном бассейне с подогретой водой, играла в теннис на корте, который часто осчастливливал своим присутствием Уортингтон-младший. У дочери Кендела был собственный автомобиль, достойный собрат тем, что заполняли стоянку Рея. Чудище, собранное из еще годных частей отслуживших свое машин: некрашеное крыло прикручено проволокой, на капоте эмблема Форда, на кузове — Крайслера; правая дверца не открывается. Зато аккумулятор и двигатель действовали безотказно. Если у кого-нибудь на клубной стоянке машина не заводилась, хозяин бросался искать дочь Рея Кендела; в багажнике ее уродца имелась рукоятка, которой она могла завести любую машину.
Говорили, что Рей Кендел скопил капитал, работая механиком у Олив Уортингтон; он зарабатывал не только омарами, но еще содержал в порядке машинный парк фермы «Океанские дали». Олив Уортингтон платила ему наравне с управляющим: он превосходно разбирался в яблочном деле и был при этом отличным механиком, хотя работал всего два часа в день и только в удобное для себя время. Иногда появлялся утром, объяснив, что в море сейчас не выйдешь, иногда к концу дня; на ферме всегда что-нибудь ломалось: то откажет распылитель у «Харди», то что-нибудь с насосом опрыскивателя, то забарахлит карбюратор у трактора, или выйдет из строя сенокосилка. Рей с ходу видел, что случилось с косилкой, что отказало в вилоподъемнике, почему остановился конвейер, заглох мотор у грузовика, что разладилось в сидровом прессе. За два часа он делал то, на что у другого ушел бы день, и делал на совесть. И никогда ничего не просил купить, новый карбюратор, например, или ножи для косилки.
Олив сама предлагала заменить что-нибудь.
— Вам не кажется, Рей, — вежливо спрашивала она, — что неплохо бы купить новое сцепление для трактора?
Но у Реймонда Кендела, хирурга в своем деле, было, как у врачей, отвращение к смерти. Выбросить деталь и поставить вместо нее новую значило для него расписаться в собственном бессилии и некомпетентности.
И он почти всегда отвечал ей:
— Зачем же, Олив? Я чинил его раньше, починю и на сей раз. Чинить — моя специальность.
Олив особенно уважала Рея Кендела за то презрение, которое он питал к неумехам и бездельникам. Она разделяла его чувства и была благодарна ему, что в число этих дармоедов он не включал ни Сениора, ни ее отца Брюса Бина. Сениор Уортингтон умел шутя делать деньги: посидит часок за телефоном, и вот пожалуйста — прибыль.
— Урожай яблок, — как-то сказала Олив, — можно спасти, даже если в пору цветения плохая погода.
Плохой погодой был сильный ветер, дующий с океана; он запирал пчел Айры Титкома в ульях, мешая их лету, а диких сдувал обратно в леса, где они опыляли все, кроме яблонь.
— Яблоки переживут даже плохую осень, — продолжала она.
Осенью были страшные дожди. Мокрые яблоки выскальзывали из рук, падали, на них появлялись бочки, такие яблоки годны только на сидр. И разумеется, ураган, настоящее
— Даже если со мной что случится, — говорила Олив, — урожай вряд ли погибнет. (При этих словах Сениор Уортингтон с Уолли бурно протестовали.) А вот если мы потеряем Рея Кендела, «Океанским далям» придет конец.
Этим Олив хотела сказать: рано или поздно сломаются все машины, купишь новые, а они через неделю выйдут из строя. Да нового и не накупишься. А «жестянщик» Рей умел поддерживать старое в рабочем состоянии бесконечно долго.
— Думаю, мама, что без Рея и обоим городкам пришел бы конец, — заметил Уолли.
— Давайте за него выпьем, — радостно предложил Сениор Уортингтон и тут же опрокинул в рот рюмку.
У Олив стало трагическое лицо, и Уолли переменил разговор.
Рей каждый день работал на ферме «Океанские дали», но никто никогда не видел, чтобы он съел хоть одно яблоко; да и до омаров был не большой охотник, предпочитая жареного цыпленка, свиную отбивную или даже гамбургер. Во время одной из клубных регат кто-то из участников учуял (во всяком случае, он это утверждал), как Рей Кендел жарил на катере гамбургер, выйдя в море снимать ловушки.
Но сколько бы люди ни критиковали этические и эстетические принципы Рея Кендела, как бы ни морщили нос, видя из окна клуба вещественные доказательства его неустанных трудов, коими Рей так любил себя окружать, в его очаровательной дочери никто не находил никаких изъянов, кроме разве имени. Но в этом, разумеется, вины ее не было. В самом деле, какая женщина в здравом уме назвала бы себя Кендис (уменьшительное — Кенди, что, как известно, значит «конфетка»). Но все знали, что так звали ее покойную мать, а значит, мать тоже была ни при чем. Кенди так нарекли в честь матери, умершей во время родов. Реймонд дал дочери имя жены, которую все любили; при ее жизни владения Кендела — двор и пирс — содержались в относительном порядке. У кого хватит духу критиковать имя, выбранное по любви.
Познакомившись с Кенди, вы тотчас бы увидели — ничего конфетного в ней нет. Она была мила и приветлива, но уж никак не слащава; отличалась природной красотой, какая часто расходится со вкусом толпы; во всем, что она делала, проявлялись положительные стороны ее характера; практическая жилка уживалась с добротой; вежливость с принципиальностью, энергии ей было не занимать. Если порой лицо ее омрачалось облачком, так только из-за имени, но она никогда не позволила бы себе оскорбить чувства отца (да и вообще ничьи). От отца она унаследовала трудолюбие, а полученное благодаря его щедрости образование развило в ней ум, так что и физический и умственный труд были ей в радость. Конечно, сверстницы из клуба (да и все другие девушки двух городков) в глубине души завидовали вниманию, которое ей оказывал Уолли Уортингтон, но никто никогда не сказал о ней плохого слова. Родись она даже сиротой в приюте Сент-Облака, и там она была бы общей любимицей.
Она нравилась даже Олив Уортингтон, а Олив всегда подозрительно относилась к девушкам, которые влюблялись в Уолли; старалась понять, что их в нем привлекает на самом деле. Она хорошо помнила, как ей самой хотелось вырваться из ее устричного окружения и воцарить среди зелени и яблонь на ферме Уортингтонов «Океанские дали». Это воспоминание настораживало, и она силилась проникнуть в помыслы его подружек: что им нужно — «Океанские дали» или ее сын.
Но с Кенди никаких сомнений не было; она явно считала, что лучше ее дома над омаровым садком ничего нет. Она восхищалась упрямой твердостью отца, гордилась его трудолюбием. И отец обожал ее, ни в чем ей не отказывая. Она не искала богатого жениха и предпочитала купание в океане (правда, подальше от неуютного пирса отца) плавательным бассейнам клуба и «Океанских далей», где, она знала, ей всегда были рады. Признаться, Олив Уортингтон даже думала, что Кенди Кендел, пожалуй, слишком хороша для ее сына, который был неусидчив, другими словами, не очень трудолюбив. Но зато он был красивый и добрый.