Правила Дома сидра (Правила виноделов)
Шрифт:
Грейс Линч скребла на кухне покрытые пластиком столы; почему-то Гомер не заметил ее раньше; он даже не знал, что она в их бригаде. Лиз Тоуби, выкурив сигарету, выбросила за дверь крошечный бычок и сказала, что у ее швабры не работает выжималка.
— Заело, наверное, что-то, — хрипло прибавила она.
— Бабоньки, у Лиз выжималку заело, — сострила Толстуха Дот Тафт и заколыхалась от смеха всем своим тучным телом.
— Бедняжка Лиз, у нее испортилась выжималка, — подхватила Флоренс.
— Да заткнитесь вы! — Лиз ткнула ногой швабру.
— Что там у вас происходит? — крикнул Злюка.
— У Лиз от больших трудов выжималка испортилась, —
Гомер взглянул на Лиз — она явно сердилась; перевел взгляд на Дебру Петтигрю — лицо у той вспыхнуло.
— Не жалеешь ты свою бедную выжималку, — прибавила Айрин Титком.
— Ты, Лиз, не даешь ей отдыха. Слишком много швабр выжимаешь, — не унималась Флоренс Хайд.
— Да замолчите вы! Как не стыдно! — увещевал разошедшихся баб Злюка.
— Знамо дело — от одной швабры выжималки не портятся — заключила Толстуха Дот, тут уж и Лиз не выдержала, фыркнула. Скосила на Гомера глаза, но тот отвернулся. Дебра тоже посмотрела на него, он упорно глядел в сторону.
В обеденный перерыв мимо ехал в зеленом фургоне Эрб Фаулер и не удержался, заглянул к женщинам.
— Фью-ю, — присвистнул он. — Год прошел, а здесь все еще разит черномазыми.
— По-моему, пахнет уксусом, — сказал Злюка Хайд.
— Ты что, не чувствуешь? А ты, Лиз?
Лиз пожала плечами.
— Чуешь, какая вонь? — спросил он Гомера.
— Я чувствую запах уксуса, прошлогодних яблок, старого сидра, — сказал Гомер и, увидев в воздухе знакомый пакетик, успел на лету его перехватить.
— Ты знаешь, что с этим делают черномазые? — спросил Эрб и бросил второй пакетик Лиз Тоуби, которая машинально его поймала. — Покажи, Лиз, что делают черномазые.
Женщины явно заскучали, они тысячу раз видели это дурацкое представление; Дебра Петтигрю сконфуженно взглянула на Гомера и демонстративно отвернулась. Лиз и сама чувствовала себя не лучше. Она выдернула презерватив из пакетика и сунула в него указательный палец, ноготь натянул резинку, казалось, она вот-вот лопнет.
— Однажды летом, — начал Эрб, — я говорю черномазым, не хотите болеть и рожать детей пачками, суйте в эти штуки свои члены. Вот так. — Эрб схватил руку Лиз и повертел перед всеми палец. — Через год они вернулись и говорят — не помогли нам твои резинки. Совали в них пальцы, совали, никакого толку. И болеем, и детей опять наплодили.
Никто не засмеялся, Эрбу никто не верил, для всех это был анекдот с бородой. А Гомера последние слова Эрба уж конечно не могли рассмешить.
Эрб Фаулер предложил свозить всю компанию в ресторанчик, что на дороге к Питьевому озеру. Гомер отказался ехать — миссис Уортингтон каждое утро давала им с Уолли приготовленный ею самой завтрак. И Гомер всегда его ел, завтрак ему очень нравился; к тому же работникам не разрешалось отлучаться с фермы в обеденный перерыв, да еще в хозяйской машине, — в зеленом фургоне любила объезжать сады Олив. Запрет был не очень строгий, но Гомер знал, если бы Уолли сегодня работал здесь, Эрб не осмелился бы предложить эту прогулку.
И он честно съел на кухне свой завтрак, после чего заглянул в длинную комнату с двумя рядами железных коек; туго скатанные матрасы с одеялами напоминали спящих людей; полной иллюзии мешала только мертвая неподвижность этих серых валиков на железных койках. Как будто трупы, ждущие опознания, подумал Гомер.
Хотя все еще шел дождь, он вышел наружу посмотреть кладбище отслуживших свое машин — тягачей и трейлеров, которые
На некоторых остовах были номера Южной Каролины. Гомер никогда не видел карты Соединенных Штатов, глобус он держал в руках, но очень мелкого масштаба, и штаты на нем не были обозначены. Он знал только, что Южная Каролина где-то далеко на юге. Негры приезжают сюда на грузовиках, узнал он от Злюки, а иногда в собственных машинах, но они такие старые и разбитые, что часто находят здесь последнее пристанище. А как сезонники едут обратно, этого Злюка и сам не знал.
— Во Флориде они собирают грейпфруты, — объяснял он, — где-то еще персики, а у нас яблоки. Все время на колесах, ездят и собирают что-нибудь. Одно слово, сезонники.
Гомер наблюдал за чайкой, она тоже вперилась в него взглядом с крыши дома сидра. Она так нахохлилась, что Гомер вспомнил о дожде и вернулся внутрь.
Развернул один из матрасов, под голову положил одеяло с подушкой и лег; что-то как толкнуло его, и он понюхал подушку, но различил только слабый запах уксуса и еще, он бы сказал, затхлости. Вид подушки с одеялом говорил о человеческом жилье больше, чем запах, но чем глубже он зарывался в них лицом, тем сильнее и запах становился человеческим. Он вызвал в памяти сердитое лицо Лиз, вспомнил, как ее палец натянул презерватив, чуть не проткнув его ногтем. В воображении всплыл матрас из барака пильщиков в Сент-Облаке, где Мелони впервые пробудила в нем чувства, которые сейчас накатились. Он быстро расстегнул джинсы и стал делать частые движения рукой, при этом старые пружины кровати заскрипели особенно громко. Когда все кончилось, какой-то участок сознания словно высветлило. Он сел на кровати и увидел, что не он один осмелился прилечь отдохнуть в доме сидра. И хотя женщина лежала, согнувшись, как чайка под дождем, как эмбрион или роженица во время схваток, он сразу узнал в ней Грейс Линч.
Даже если она не видела его, не смотрела в его сторону, вряд ли ее обманули ритмичные скрипы пружины и характерный запах мужского семени, которое сейчас, как чашку, наполняло его ладонь. Тихонько ступая, он вышел наружу и протянул руку под дождь. Чайка, все еще нахохлившись сидевшая под дождем, вдруг проявила к нему плотоядный интерес — птицам иногда случалось полакомиться в этом месте падалью. Гомер вернулся в дом. Грейс уже скатала свой матрас и теперь стояла у окна, прижав штору к лицу. Фигурка ее была едва различима, но Гомер знал, что она здесь, и разглядел ее.
— Я там была, — тихо проговорила Грейс Линч, не глядя на Гомера. — Откуда ты приехал, — пояснила она и прибавила: — Я там была и не понимаю, как ты мог там спать.
В мертвенно-бледном свете, отпущенном непогодой, худоба Грейс была сравнима разве что с лезвием ножа. Выцветшая штора облепила ее как шалью; она не поднимала глаз на Гомера, в ее хрипловатом, дрожащем голосе не было ничего соблазнительного, и все же Гомер чувствовал, как его тянет к ней. Так тянет иногда человека, особенно в непогоду, увидеть какую-нибудь чертовщину. В Сент-Облаке привыкаешь к несчастьям, но Грейс осенял такой ореол несчастья, что он казался сияющим нимбом, и Гомер не мог устоять. Подошел к ней и взял ее слабые влажные ладони в свои.