Правила игры
Шрифт:
Впустив участкового, я проводил его на кухню.
Он почти не изменился, Витя Егоров. Такой же сутулый и долговязый. Те же запавшие щеки. Только резкие морщины на великомудром его челе свидетельствовали о том, что забот у Вити хватало с избытком.
— И что я могу?! — с порога стал объяснять Егоров. — Отправить ее на принудительное лечение?! Так она каждые три месяца в психушку ложится! А больше недели ее там не держат! Не буйная, говорят!
— Это про кого?! — поинтересовался вездесущий Кутилин. — Про Полину, что ли?! Если она не буйная, то
Юра открыл холодильник и достал початую бутылку «Смирновской».
— Разве за компанию… — согласился Егоров, снимая фуражку и вытирая ладонью вспотевший лоб.
— Можно за компанию, а можно и за что другое. — Юра наполнил три лафитника и вытряхнул на блюдце из банки маринованные огурцы.
— Вообще-то я на службе не употребляю, — предупредил нас Витя.
— Это же водка, а не бранные выражения! — утешил его Кутилин, поднимая свой лафитник. — Мы все служили понемногу кому-нибудь и кое-где! Ну, во славу русского оружия!
Вспомнив про пистолет, я опустил руку в карман и поставил его на предохранитель.
— А вообще как? — спросил Витя. — Хорошо в банке платят?
— Нормально, — ответил я. — Слушай, Витек, ты давай не темни. Чего там у тебя в ридикюле?
— А нам второй месяц зарплату задерживают, падлы, — пожаловался Егоров, вынимая из папки лист бумаги. — Жена уже всю плешь проела. Может, мне тоже в охранники пойти, как думаешь?
Я пожал плечами. Мы с Витей оба отлично знали, что на своем участке он имел долю и с коммерческих палаток, и с частных предприятий на дому, вроде тех, где «снимают сглаз и порчу», и с незаконно проживающих в столице представителей ближайшего зарубежья, включая Вьетнам и Корею.
— Сигнал поступил на тебя. — Витя протянул мне исписанный от руки лист.
Положив лист на стол, я прижал его пустой стопкой.
— По второй?! — расценив это как намек, оживился Кутилин.
Мы снова выпили.
— А своими словами?.. — спросил я.
— Своими не могу. — Морщась, Егоров закусил огурцом. — Словами гражданки Спичкиной могу, из шестой квартиры! С ее слов так выходит, что вы, Угаров, вечером вчерашнего числа избили во дворе неизвестного, после чего безнаказанно удалились черт знает куда. Было такое?
— Было такое? — спросил я у Кутилина.
— Было и такое, — подтвердил Юра. — А знаете ли вы, господин участковый, чем этот неизвестный гражданке Спичкиной мужчина занимался на вверенном вам участке?!
— Чем? — насторожился Егоров.
— Рукоблудством! — торжественно сообщил Кутилин, положив на банку с огурцами руку, словно на Библию. — Под присягой говорю! Причем, заметьте, напротив детской площадки!
— То есть?! — поперхнулся Витя.
— То есть — дрочил! — пояснил Кутилин. — Выражаясь доступным языком. Дрочил, гражданин начальник, на виду у изумленной публики! И как, по-вашему, должен был отреагировать законопослушный человек, когда это все такое творится за вашей спиной?! Стыдливо опустить глаза и бочком проскользнуть за пивом?! Между прочим, он вашу работу сделал!
— Как он выглядел? —
— Устроили, понимаешь, рассадник! — распалился Кутилин. — Преступность гуляет, как ветер в голове органов, которые тем временем спят! Спят наши органы! Проспали государство! Или просрали?! Не важно! Только смелые одиночки вступаются за честь!..
За чью честь вступаются «смелые одиночки», Юра не придумал и потому закончил свою речь риторическим вопросом:
— А судьи где?!
Мой сосед заглянул под стол, видимо, в поисках народных заседателей.
— Как он выглядел?! — Покраснев, Егоров изготовился записывать, для чего достал из папки шариковую ручку.
— Да как ты. — Я уже стал уставать от этого бессмысленного разговора. — Как все. Тебе что — фоторобот составить?
— Тем более что его после встречи с Саней родная мать не узнает, — вставил Кутилин.
— Разыщем. — Егоров взял фуражку и направился к выходу. — Ты, Александр, заходи. Жена рада будет. Посидим, старое помянем.
«Кто старое помянет, тому глаз вон», — подумал я. Из-за Егорова меня когда-то чуть из школы не выгнали.
— Стой! — страшным голосом вскричал вдруг Кутилин и скрылся в студии.
Оттуда он вышел с глиняной свистулькой кустарного производства.
— Это — тебе! — протянув участковому свистульку, сказал Юра. — Презент! Штучная вещь! Таких всего две: у Майкла Джексона — ему Коржаков подарил — и теперь у тебя!.. С властью дружить надо, — объяснил Кутилин свой широкий жест, когда дверь за участковым захлопнулась.
Пора было и мне собираться. Следующий исполнитель вполне мог оказаться снайпером. Если уж меня «заказали», то операция завершится только после моих похорон. А этого я допустить не мог и, честно говоря, не хотел.
Журенко должен был заехать за мной примерно через час.
Дозвониться до него мне удалось только за полночь. Андрей коротал время в семье очередной кандидатки на роль «культурной девушки». Журенко любил знакомиться с родителями своих будущих невест, особенно с потенциальными тещами.
— Если хочешь познать, какой станет твоя половина в старости, — внимательно присмотрись к мамаше. В частности, когда она тебя провожает. Если она на прощание скажет: «Заходите еще», значит, надо забыть в этот дом дорогу и, фигурально выражаясь, стряхнуть пыль со своих стоп-сигналов, — делился Журенко со мной житейским опытом.
Почему-то фразу «заходите еще» Журенко расценивал как верный признак мещанского воспитания.
Андрей без лишних вопросов согласился приютить меня в своей малогабаритной берлоге, где я мог бы спокойно обдумать свои дальнейшие действия.
Для Марины я оставил у Кутилина записку: «Обстоятельства таковы, что я вынужден уехать. Целую все твои родинки и все, что между ними».
— А на словах я не могу ей передать?! — почему-то обиделся Кутилин.
— Можешь, — успокоил я Юру. — На словах ты ей можешь передать все, что сочтешь нужным. Слов ты знаешь много.