Правильная революция
Шрифт:
При социалистическом обществе прекратилась бы борьба классов, так как исчезли бы самые классы, прекратились бы войны, которые нужны только правящим классам. Человечество стало бы одной братской семьей» («Рабочая газета», 1917, 29 июля).
Суть выбора меньшевиков была в том, что они сознательно от своей программы отказывались, считая, что время для нее не пришло. Трактуя революцию как буржуазную, они считали необходимым поддерживать буржуазию как в данный момент прогрессивный класс. Видный меньшевик А. Иоффе писал в мае 1917 г.: «Как бы громки ни были революционные фразы, но до тех пор, пока меньшевизм остается правительственной партией буржуазного правительства, — до тех пор меньшевизм не только обречен на бездействие, но и совершает над собою своеобразное политическое «харакири», ибо губит самую внутреннюю сущность
Главным был вопрос о земле и мире, точнее, о мире — потому что считалось невозможным решать вопрос о земле, пока из армии не демобилизованы солдаты-крестьяне. Иногда приходится читать, что кадеты и меньшевики «не поняли» важности этого вопроса и уступили инициативу большевикам. Это неверно, всем в то время значение главных проблем было ясно, выбор определялся не интеллектуальными способностями лидеров, а ориентацией партии. Лидеры меньшевиков и кадетов не потому не могли в вопросе мира пойти наперекор интересам Англии и Франции, что были масонами. Они стали масонами потому, что хотели сделать Россию «как Франция».
Значение мира понимали прекрасно, и в марте орган меньшевиков «Рабочая газета» писала: «Революция победила царизм, но если она не победит войну — все ее успехи превратятся в ничто. Война свалила старый режим, но она свалит и новый режим, если народам не удастся ее прекратить». По вопросу окончания войны среди меньшевиков был раскол («оборонцы», «центристский блок революционных оборонцев» и «меньшевики-интернационалисты», близкие в этом вопросе к большевикам). Войдя в коалицию с кадетами, меньшевики сдвинулись от оборончества к поддержке наступления (июнь 1917 г.) и стали отрываться от своей базы. Они пытались организовать мирную конференцию западных социал-демократов в Стокгольме, но правительства Англии, Франции, Италии и США при неявной поддержке Временного правительства не дали паспорта своим делегатам. Как писал в 1935 г. видный английский историк социал-демократии, западные державы «бросили жаждавшие мира массы в объятия левых экстремистов, которые обещали немедленный конец кровопролития». Инициатива меньшевиков провалилась, и раскол в их среде усилился.
В дни корниловского мятежа идея коалиции с буржуазией была полностью дискредитирована. Это сильнее всего ударило по меньшевикам — хотя они принимали активное участие в организации отпора Корнилову. Впервые после Февраля в Петроградском и Московском Советах были отвергнуты резолюции меньшевиков, и к руководству в Советах пришли большевики. Партия меньшевиков стала распадаться. Вот что писала в те дни (28 сентября) газета «Новая жизнь»: «Кто знаком с положением дел петроградской крупнейшей организации меньшевиков, еще недавно насчитывавшей около 10 тысяч членов, тот знает, что она перестала фактически существовать. Районные собрания происходят при ничтожном количестве, 20–25 человек, членские взносы не поступают. Тираж «Рабочей газеты» катастрофически падает. Последняя общегородская партийная конференция не могла собраться из-за отсутствия кворума».
В октябре — ноябре в России состоялось множество съездов разного уровня, и меньшевики на них везде терпели поражение. Видный меньшевик Д. Далин писал: «Нужно иметь мужество признать, что рабочие массы в огромном большинстве идут сейчас за большевиками. Это неоспоримый факт». Газета эсеров «Дело народа» писала о Московском областном съезде Советов 4 октября: «Съезд лишний раз обнаружил исчезновение с политической арены партии социал-демократов меньшевиков».
Большевики. Несмотря на сильную оппозицию внутри партии, большевики приняли новую теорию русской революции, которую разрабатывал Ленин после 1907 г. Согласно этой теории, это была революция союза рабочих и крестьян, направленная на то, чтобы избежать капитализма. Для ее успеха не было необходимости (да и возможности) дожидаться, чтобы капитализм в России исчерпал свой потенциал как двигатель в развитии производительных сил. А главное, в конкретных исторических условиях России на пути либерально-буржуазной государственности грозила верная катастрофа. Поэтому большевики взяли курс на революцию и власть Советов. И это был не доктринальный выбор, он вытекал из всей истории Российского государства.
Н. А. Бердяев писал, что при строгом следовании принципам марксизма социальной революции в России пришлось бы ждать очень долго: «И наиболее революционно настроенные марксисты должны были иначе истолковывать марксизм и построить другие теории русской революции, выработать иную тактику. В этом крыле русского марксизма революционная воля преобладала над интеллектуальными теориями, над книжно-кабинетным истолкованием марксизма. Произошло
Статья А. Грамши «Революция против «Капитала», написанная в январе 1918 г., содержит такую важную мысль: «Создается впечатление, что в данный момент максималисты [большевики] были стихийным выражением [действия], биологически необходимого для того, чтобы Россия не претерпела самый ужасный распад, чтобы русский народ, углубившись в гигантскую и независимую работу по восстановлению самого себя, с меньшими страданиями перенес жестокие стимулы голодного волка, чтобы Россия не превратилась в кровавую схватку зверей, пожирающих друг друга».
Грамши видит в том факте, что Россия просто, без боя и без выборов, отдала власть большевикам, биологическую закономерность, которая для него гораздо выше и сильнее канонов истмата. Именно пренебречь ею в пользу истмата и было бы, по его мнению, самым тупым волюнтаризмом.
Меня сегодня поражает и остается загадкой странная доктринерская ограниченность наших антисоветских патриотов, отрицающих Октябрьскую революцию. Чубайса, Гайдара и Гусинского с Мамутом понять можно — им это выгодно. Но патриоты… Все те из них, кто знаком с именем замечательного русского ученого и государственного деятеля В. Н. Ипатьева, его, конечно, очень уважают. Гордость России, генерал, эмигрант и т. д. Так надо его послушать. В своем большом двухтомном труде «Жизнь одного химика» (Нью-Йорк, 1945) он пишет о том времени: «Продолжение войны угрожало полным развалом государства и вызывало крайнее раздражение во всех слоях населения». Либеральные и почти все левые партии требовали продолжения войны. «Наоборот, большевики, руководимые Лениным, — продолжает Ипатьев, — своим лейтмотивом взяли требование окончания войны и реальной помощи беднейшим крестьянам и рабочим за счет буржуазии… Надо удивляться талантливой способности Ленина верно оценить сложившуюся конъюнктуру и с поразительной смелостью выдвинуть указанные лозунги, которым ни одна из существовавших политических партий в то время не могла ничего противопоставить… Можно было совершенно не соглашаться с многими идеями большевиков. Можно было считать их лозунги за утопию, но надо быть беспристрастным и признать, что переход власти в руки пролетариата в октябре 1917 г., проведенный Лениным и Троцким, обусловил собой спасение страны, избавив ее от анархии и сохранив в то время в живых интеллигенцию и материальные богатства страны».
Особый, малоизученный вопрос состоит в том, благодаря каким методологическим принципам большевики «чувствовали» чаяния революционных масс. Ведь между Февралем и Октябрем они следовали не заранее выработанной программе, а предвосхищению хода событий и, говоря современным языком, пониманию самой структуры происходившей в России катастрофы. Как писал М. Волошин, «революции — эти биения кармического сердца — идут ритмическими скачками и представляют непрерывную пульсацию катастроф и мировых переворотов».
Можно сказать, несколько напыщенно, что программа большевиков следовала именно биениям кармического сердца, за что ее и критиковали весьма резко и свысока меньшевики и бундовцы. М. Либер возмущался: «Ложь, что массы идут за большевиками. Наоборот, большевики идут за массами. У них нет никакой программы, они принимают все, что массы выдвигают».
На деле революционная программа большевиков следовала именно большому общему процессу, всей траектории российской государственности. Спустя некоторое время это признали многие противники Ленина. Так, лидер кадетов П. Н. Милюков в своих воспоминаниях, изданных в 1927 г. в Париже («Россия на перепутье. Большевистский период русской революции») писал о русской революции как о глубоком и длительном процессе изменения основных структур жизнеустройства. Он так оценивал Октябрь: «С этой точки зрения и «коммунистическая» революция 25 октября 1917 г. не есть что-то новое и законченное. Она есть лишь одна из ступеней длительного и сложного процесса русской революции. Мы увидим, что никакого «коммунизма» не было введено в России и что сами коммунисты в процессе революции должны были приспособляться к условиям русской действительности, чтобы существовать. Большевистская победа в этом смысле лишь продлила общий процесс русской революции. Существенно в этой победе не поверхностная смена лиц и правительств — и даже не перемена их тактик и программ, а непрерывность великого основного потока революционного преобразования России, плоды которого одни только и переживут все отдельные стадии процесса».