Правильное решение
Шрифт:
"Вы проиграли, магистр. Добро пожаловать в новый век, в котором вам нет места".
– Вы...
– голос срывался, дыхание подводило. Слова приходилось отхаркивать с кровью.
– Вы все равно... умрете. Не доживете до своего нового века. Вам не справиться со всем Орденом в одиночку!
Тихий смех. Почти ласковое прикосновение к плечу.
– Но я ведь не один, - прошептал Сидиус, склонившись к уху поверженного врага.
– За мной Республика.
И тут же Сила взорвалась болью, агонией, смертью. Последним, что увидел Цин Драллиг
Джедаи дорого продавали свои жизни - и все равно отступали, а ряды их редели.
"Даже джедаям не выстоять против целой Республики".
Когда магистр Драллиг испустил последний вздох, Дарт Сидиус поднялся с колен. Обернулся к ученику, застывшему чуть в стороне.
Мальчишку пошатывало. Ушла безумная эйфория, владевшая им во время боя, и затуманенный разум начинал понемногу осмысливать произошедшее. Энакин переводил взгляд с Сидиуса на тела павших джедаев, сжимая в руке световой меч. Он, казалось, раздумывал: не обернуть ли оружие против того, кого так неосмотрительно бросился защищать?
"Поздно, мальчик мой. Слишком поздно".
– Нужно уходить, пока к ним не явилась подмога. Знаешь короткий путь к выходу?
– буднично спросил он.
Энакин кивнул - дергано и чуть заторможено, как неисправный дроид. Но тут же вдруг подобрался, встряхнулся. Посмотрел на Сидиуса холодным и твердым взглядом.
– Да, знаю. Идемте... учитель.
Энакин склонил голову в коротком поклоне. Лишь получив одобрительный кивок в ответ, он пошел вперед - не оглядываясь ни назад, ни по сторонам. Небрежно переступая через трупы тех, кого еще вчера называл братьями.
Сидиус улыбнулся. Не торжествующе - скорее, довольно.
Верность - не такой уж дорогой товар. Главное знать, какую цену предложить за него.
* * *
Подсчет голосов растянулся на целую вечность. Секунды текли нехотя, пока древний суперкомпьютер Сената обрабатывал результаты голосования - ужасно медленно, будто намеренно оттягивая их оглашение.
Мон не могла разжать пальцев, судорожно стиснутых на застежке плаща. Застыла неподвижно, словно статуя из белоснежного мрамора, и боялась шелохнуться - ей все казалось, что ноги вот-вот подкосятся, и надломится невидимый стержень, позволявший держать спину неестественно прямо.
Почему им никто не мешает? Почему не вмешивается Амедда, не призывает сенаторов одуматься? Почему стоят неподвижно головорезы Айсарда? Почему никто не пытается остановить новоявленных сепаратистов?
Это странное бездействие врагов заставляло предполагать худшее. Что, если взломан суперкомпьютер? Что, если результаты голосования записаны заранее, и мятежников планируют попросту выставить на посмешище?
Вновь ожил затемненный на время подсчета экран. Сенат точно льдом сковало: замерло движение на трибунах, вмиг стихли шепотки и разговоры. У Мон и самой перехватило дух, когда она через силу подняла взгляд на табло...
...И тут же
Они получили пятьсот три голоса - даже больше, чем рассчитывала Мон. Чуть-чуть не дотянули до четверти от полного состава Сената.
Мон улыбнулась, сама не отдавая себе в этом отчет. Отпустила наконец застежку, размяла отживевшие пальцы. Ледяная рука, стискивавшая в кулаке ее сердце, разжала хватку, и кровь побежала по жилам вдвое быстрей, торопясь наверстать упущенное.
Пятьсот три голоса - ничтожно мало для принятия закона. Даже до второго чтения дело бы не дошло. Но четверти Сената, проголосовавшей за выход из Республики, более чем достаточно, чтобы ее распад стал свершившимся фактом.
Не на бумаге - на деле. А законность... кого она волнует сейчас?
"Хотели Республику на блюдечке, канцлер? Всю цивилизованную галактику - под свою власть? Как бы не так! Неужели вы думали, что только вам позволено войной и хаосом добиваться своих целей?"
Улыбка Мон из несмелой превратилась в торжествующую - за миг до того, как исчезнуть с ее губ. Не подобает идейной республиканке радоваться в такой трагический момент. Для нее это не победа, а жестокая необходимость.
Еще недавно так было на самом деле. Но все сожаления о безвозвратно потерянном государстве остались за порогом кабинета, в который ей, наверное, уже никогда не вернуться.
"Война так война, господа. Мы еще посмотрим, кого будут судить за измену Республике лет через двадцать".
Зал вдруг ожил. Заколыхалось людское море на трибунах; зазвучали на разные лады голоса - перешептывания и ропот слились в жужжание гигантского пчелиного роя, в неразборчивом гомоне потонули гневные и потрясенные выкрики. Кто-то изрыгал проклятия, стуча кулаком по трибуне, кто-то горячо перешептывался с соседями и помощниками, кто-то аплодировал стоя, кто-то испуганно вжимался в кресло или старался укрыться за чужой спиной.
– Тишина!
– рявкнул Амедда, но никто и не подумал прислушаться к его голосу. Не менее сильному и зычному, чем всегда - вот только слово спикера здесь больше ничего не значило.
Другие сегодня правили бал в Сенате.
– Тишина!
– прогремел голос Арманда Айсарда, и гвалт стих, как по волшебству.
Одного лишь слова палача в генеральских погонах оказалось достаточно, чтобы безраздельно завладеть вниманием многотысячного зала. Его никто не смел игнорировать. Его никто не смел перебить на полуслове.
Несмотря ни на что, Мон нашла в себе силы злорадно усмехнуться.
"Добились своего, господин Амедда? Отныне и вы здесь - пустое место. Уже чувствуете вкус триумфа?"
Айсард оперся на трибуну обеими руками и подался вперед - ни дать ни взять, голодный волк, приглядывающийся к напуганной отаре овец. Из-за двух огромных экранов, крупным планом демонстрировавших лицо говорившего, казалось, что его взгляд направлен на каждого сенатора. И ничего хорошего он не сулил.
– Полагаю, мы услышали и увидели достаточно. Благодарю вас, магистр Винду, за то, что признали вину и избавили уважаемых членов Сената от продолжения этого фарса.