Правитель Аляски
Шрифт:
— Обратно в Англию?
— Нет, в Новую Голландию. Ты бывал там?
— Да, лет десять назад. Притом первым из русских моряков, — не без гордости подчеркнул Гагемейстер.
— Тогда ты должен понять меня. Это страна с большим будущим, с безграничными возможностями. И там живут наши соотечественники. Да и климат в Сиднее вполне для нас подходящий. Займусь фермерством.
— Ты — фермерством? — удивлённо спросил Гагемейстер.
— А почему бы не попробовать? Чем эта профессия хуже других? Когда у тебя семья, дети, всё тяжелее переносить долгую разлуку с ними.
— Что ж, тут я не спорю. Я тоже подумываю после окончания плавания подать в отставку.
— Как двигаются твои торговые дела, Леон? — сменил тему Стенсон.
Гагемейстер
— Они могли бы быть лучше, — сдержанно сказал Гагемейстер. — Но кое-какие результаты всё же есть. Договорился с твоим хозяином о продаже ему партии мехов. Мне надо ещё продать сандаловое дерево.
— Забавно будет взглянуть на местных дам, облачённых в котиковые шубы, — пошутил Стенсон.
— Примерно то же сказал мне и Ван Достен, — усмехнулся Гагемейстер. — Меха, разумеется, не для здешнего климата, но их можно с выгодой перепродать в Кантоне, куда русских купцов не допускают.
— Я всё же советую тебе, Леон, поторопиться с ремонтом корабля, чтобы уйти до наступления сезона дождей.
— Это почему же? И когда начнётся этот сезон?
— В апреле. И, поверь, даже местные жители стараются в эту пору уехать куда-нибудь из Батавии. В сезон дождей никто не застрахован от приступов «амока», или «бери-бери», как называют здесь тропическую лихорадку. Европейцы же мрут от неё как мухи. Сегодня ты можешь играть в карты со своим приятелем, а через пару дней узнаешь, что он уже покойник. К виду катафалков здесь притерпелись. Усопших обычно поминают добрым словом, если сосед был настолько предусмотрителен, что ушёл на тот свет, не забыв уплатить все долги. И тогда бюргеры с облегчением говорят: «Да пусть земля будет ему пухом!» Я объехал полсвета, но не видел города, где смертность была бы так высока, как здесь. Вот теперь-то, Леон, ты окончательно должен понять, почему мы с Кэрол решили бежать отсюда и почему я счёл нужным дружески предупредить тебя.
— Не знаю, — с сомнением покачал головой Гагемейстер, — удастся ли управиться до начала апреля. Боюсь, что нет.
— Как знаешь... Кстати, я хотел спросить тебя, кто такой господин Баранов, который возвращается в Россию на твоём корабле. На том приёме у Ван Достена о нём почему-то много говорили.
Гагемейстер вернулся к небольшому столику подле кресла, взял недопитую рюмку с вином, медленно выпил.
— О нём говорят больше, чем он того заслуживает. Да, он кое-что сделал на посту главного правителя американских колоний России. Ему не откажешь в предприимчивости. Он сумел расширить владения Российско-Американской компании, вёл крупные дела с американскими купцами. Но, — жёстко прервал полупанегирик Гагемейстер, — он правил деспотическими методами, и его действия принесли компании не только пользу, но и немалый вред. Компания потерпела значительные убытки из-за его авантюрных действий на Сандвичевых островах. Посланный им туда человек, некто доктор Шеффер, немец на службе компании, умудрился столкнуть между собой двух тамошних королей. Из-за этого для наших людей, помогавших Шефферу, начались большие неприятности. Прошлым летом одновременно со мной в Русской Америке находился капитан Головнин на шлюпе «Камчатка». Среди других вопросов он занимался ревизией некоторых дел компании, проверкой многочисленных жалоб на Баранова и его подручных, поступивших от служащих компании в Петербург. Баранов смещён, но, думаю, на родине ему не избежать неприятных для него объяснений.
Гагемейстер вытащил из кармана швейцарские часы на серебряной цепочке, щёлкнул крышкой:
— О-о, мне пора на корабль! Спасибо, Роберт. Приятно было посидеть в твоём доме. У тебя очень милая жена, очаровательные дети... Что же касается господина Баранова, то, ты понимаешь, я искренне ответил на твой вопрос,
— Подожди, — поднялся Стенсон, — позову Кэрол.
Стенсон вышел и вскоре вернулся с женой.
— Как, Леон, — с милой улыбкой сказала она, протягивая ему руку, — вы уже покидаете нас?
— Увы, пора. — Гагемейстер коснулся губами её пальцев. — Спасибо, Кэрол, за чудесный вечер. Я словно побывал дома.
— Приходите, Леон, ещё.
— Обязательно.
Роберт Стенсон вышел вместе с гостем на улицу, чтобы помочь ему взять экипаж.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Батавия,
март 1819 года
Баранов постепенно привыкал к размеренной жизни в отеле «Морской». Как и большинство немногих здешних постояльцев, он вставал рано, в пять утра: только раннее утро и вечер позволяли наслаждаться в Батавии прохладой. Выпивал на террасе чашку крепкого кофе и шёл прогуляться по окрестным улицам.
В канале уже с визгом плескались служанки с малолетними детьми, по каменной мостовой цокали нарядные экипажи, совершали свой моцион голландские дамы в платьях из муслина, в каких-то чепчиках, кокетливых шляпках. Каждую обычно сопровождал молодой слуга. Он шёл чуть сзади, держа в вытянутой руке пёстрый солнцезащитный зонтик над головой хозяйки.
Дедье относился к Баранову с подчёркнутым уважением. Но удивительно, что его уже знали и многие из постояльцев и почтительно приветствовали при встречах в ресторане, в саду или на террасе. Пожилые супруги, по виду немцы, лет пятидесяти или чуть больше, обращались к нему «герр Баранофф»; толстый, круглолицый англичанин, должно быть купец, непременно раскланивался и сиял благодушной улыбкой, бормоча каждый раз дежурную фразу о том, надо думать, какой нынче прекрасный денёк.
Но по-настоящему трогало Баранова внимание к нему прелестной девушки лет пятнадцати, азиатского типа, с нежным овалом лица и живыми тёмными глазами. Она жила здесь то ли с матерью, то ли с тёткой. Её быстрый взгляд, лёгкий наклон головы при встрече и слегка смущённая улыбка напоминали Баранову оставшуюся в Ново-Архангельске дочь Ирину.
Он часто думал о них — об Ирине и о сыне Антипатре, плывущем сейчас на шлюпе «Камчатка» под командой Головнина к берегам России. Капитан Головнин обещал оказать протекцию Антипатру, помочь ему поступить в Морской корпус в Петербурге. Как бы хотелось, чтобы затея удалась. Его мальчик, выросший в гавани, куда приходили суда со всех концов света, бредил морем и ещё в детстве твёрдо решил стать моряком.
Вспоминалась и оставшаяся на Кадьяке Анна Григорьевна. Разве не диво, что гибкая, пугливая, как горная козочка, дочь кенайского вождя, дарованная правителю в знак дружбы и уважения, стала ему женой и родила троих детей — Антипатра, Ирину и Катеньку.
В то лето девяносто седьмого года, когда сын появился на свет, он лишь силой обстоятельств, из-за травмы ноги, задержался на Кадьяке. Но уже в мае следующего года поплыл на лёгком судёнышке в Кенайскую губу, оставив младенца и мать, окрещённую Анной, на попечение горничной девки. На Кенае бунтовали племена, оскорблённые нападками на них людей из компании Лебедева — Ласточкина, враждовали меж собой и сами промышленники. Уладив дела на полуострове, он немедля отправился в Константиновскую крепость на острове Нучек, где принял под своё начало отряд, не желавший более служить у Ласточкина. Великий шторм обрушился тогда на остров. Буря, не утихавшая несколько дней, валила и вырывала с корнем могучие ели вокруг крепости, трещал под порывами бешеного ветра крепостной палисад, страшные молнии озаряли ночь, и он молился в горенке, стоя на коленях перед образом Спасителя.