Правительницы России

Балязин Вольдемар Николаевич

Мамонов почувствовал, что Екатерина всё знает, и, предвосхищая вызов для объяснения, однажды утром нарядился в красный бархатный кафтан, который особенно был ему к лицу, надел все ордена и бриллианты и явился к Екатерине. По его виду Екатерина поняла, что предстоит объяснение, и, не дожидаясь этого, сама завела разговор о неожиданном для неё охлаждении. Мамонов сначала, как делал это и раньше, сослался на болезнь, а потом заявил, что он недостоин её, но о любви своей к фрейлине — не сказал.

После того как они расстались, уязвлённая Екатерина села к столу и написала Мамонову: «Пусть совершается воля судьбы. Я могу предложить вам блестящий исход, золотой мостик для почётного отступления. Что вы скажете о женитьбе на дочери графа Брюса? Ей, правда, только 14-й год, но она совсем сформирована, я это знаю. Первейшая партия в империи: богата, родовита, хороша собой. Решайте немедленно. Жду ответа».

Через полчаса она получила ответ Мамонова, написанный им, из соседней комнаты: «Дальше таиться нельзя. Должен признаться во всём. Судите и милуйте. На графине Брюсовой жениться не могу. Простите. Более году люблю без памяти княжну Щербатову. Вот будет полгода, как дал слово жениться. Надеюсь, поймёте и выкажете милосердие и сострадание. Несчастный, но вам преданный до смерти. А.»

Роман Мамонова стоил Александру Матвеевичу утраты его положения фаворита, но не более того, ибо после состоявшегося объяснения и признания в любви к Щербатовой Екатерина купила молодым несколько деревень более чем с двумя тысячами крестьян, подарила невесте драгоценности и сама обручила их.

Дарья Фёдоровна и Александр Матвеевич, держась за руки, встали на колени перед своей благодетельницей и искренне заплакали. Поднимая их с колен и обнимая обоих, вместе с ними плакала и Екатерина. Потом императрица разрешила им обвенчаться в дворцовой церкви и сама присутствовала при венчании.

Когда Екатерина отставила Дмитриева-Мамонова, вместе с ним и его женой покинула двор и фрейлина Мария Васильевна Шкурина, дочь уже знакомого нам Василия Григорьевича Шкурина, за то, что всячески содействовала роману Мамонова со Щербатовой. Шкурину исключили из списка фрейлин, выдали ей на приданое 12 тысяч рублей, и она вместе с Мамоновыми уехала в Москву. Но приданое Шкуриной не пригодилось: она так и не вышла замуж, а постриглась под именем Павлин и жила по разным монастырям первопрестольной, пока не умерла в 1824 году инокиней Алексеевской женской обители. Погребли же её в Новодевичьем монастыре.

Свято место пусто не бывает

Что же касается Екатерины, то и на сей раз оправдалась поговорка, что свято место пусто не бывает, так как политические конкуренты — сторонники и враги Потёмкина тут же стали подыскивать матушке-государыне нового фаворита. Каждая из сторон всеми способами пыталась познакомить Екатерину со своими кандидатами. Среди них были отставной секунд-майор Преображенского полка Казаринов, барон Менгден, будущий знаменитый военачальник и выдающийся храбрец Михаил Андреевич Милорадович — все молодые красавцы, за каждым из которых стояли самые влиятельные придворные — Потёмкин, Безбородко, Нарышкин, Воронцовы и Завадовский.

Однако судьбе было угодно улыбнуться ещё одному своему баловню — двадцатидвухлетнему секунд-ротмистру Конной гвардии Платону Александровичу Зубову — ставленнику фельдмаршала князя Николая Ивановича Салтыкова, главного воспитателя внуков Екатерины. Зубов, конечно же, был отменно красив и, кроме того, был на тринадцать лет младше сына Екатерины Павла.

Все предыдущие фавориты Екатерины, появившиеся после отбытия Потёмкина из Петербурга, оказывались возле неё с благословения и согласия светлейшего князя. А вот Платон Александрович — волею судьбы последний её фаворит — был введён в будуар государыни недоброжелателями светлейшего, находившегося в это время на Дунае.

О «партии» Зубова хорошо осведомлённый в придворных делах ближайший сотрудник Потёмкина полковник Михаил Гарневский писал: «Николай Иванович Салтыков был и есть Зубовым протектор, следовательно, и полковнику Зубову наставник, Зубов-отец — друг князя Александра Алексеевича Вяземского, а Анна Никитична Нарышкина предводительствует теперь Зубовым и посему играет тут первую и знатную роль. Вот новая перемена со своею лигою, которые однако же все до сих пор при воспоминании имени его Светлости неведомо чего трусят и беспрестанно внушают Зубову иметь к его Светлости достодолжное почтение, что и господину Зубову (отцу) твердили».

В тот же вечер, когда Дмитриев-Мамонов получил отставку, к Анне Никитичне Нарышкиной явился Зубов и там встретился, конечно же не случайно, с заехавшей к ней, как будто ненароком, Екатериной. Здесь-то она и сделала окончательный выбор, отправив нового фаворита сначала к Роджерсону, а затем к «пробир-фрейлине» Протасовой. Вечером, 20 июня 1789 года, после того, как Екатерина получила заверения и Роджерсона и Протасовой в здоровье и мужских достоинствах претендента, она, будто бы нечаянно и совершенно случайно, встретилась с Зубовым в Царскосельском парке и отвела его в Мавританскую баню, представлявшую собой точную копию бани турецкого султана, где окончательно и убедилась в справедливости данного ей заключения.

Придворные из партии Потёмкина удивились появлению Зубова в роли фаворита, называя его мотыльком-подёнкой и эфемеридой, но вскоре поняли, что ошиблись. В тот момент, когда Мамонов, нанеся прощальный визит Екатерине, спускался вниз по парадной лестнице Зимнего дворца, навстречу ему шёл Зубов.

— Что нового? — спросил Зубов, поклонившись.

— Да ничего, кроме того, что вы поднимаетесь, а я опускаюсь, — ответил бывший фаворит.

Дальнейшая судьба Александра Матвеевича Мамонова сложилась не очень счастливо.

На другой день после того, как распрощался он с Екатериной, молодые уехали в Москву. Однако семейная жизнь его не была удачной. Объяснялось это вздорным характером Дмитриева-Мамонова, его несдержанностью и вспыльчивостью. Екатерина однажды сказала о нём: «Он не может быть счастлив: разница — ходить с ним в саду и видеться на четверть часа, или жить вместе». Жизни вместе со Щербатовой у него не получилось, хотя он и не расставался с нею до её смерти. Она умерла совсем молодой в 1801 году. Мамонов пережил её всего на два года, скончавшись тоже весьма рано — сорока пяти лет.