Право бурной ночи

Ольховская Анна Николаевна

Когда через полчаса я вышла оттуда, то уже могла самостоятельно передвигаться, ориентироваться в пространстве и даже произносить простые фразы типа «дай», «хочу», «…». Вот ведь умничка, правда?

Оказалось, что постель уже убрана, следы вчерашнего безобразия ликвидированы, посуда вымыта, а на столе источают волшебный аромат две чашечки крепчайшего кофе.

– Нет, Анжелка, ты все-таки волшебница, я была права тогда, – восхитилась я, – а Илюха ерунду говорил…

У Анжелы задрожали губы.

– Ой, прости, – спохватилась

я, – ну никак не могу привыкнуть, что его уже нет. Ведь недавно мы тут так славно сидели, – я уже готова была опять разнюниться.

– Да ничего, я тоже не могу поверить. Но придется, – вздохнул птенчик, и мы молча допили кофе, оказавший на меня самое благотворное действие.

Воробушек вскоре собрался и упорхнул, ей пора было на работу. Хорошая она все-таки баба, была бы Илюхе славной женой, если бы он вообще когда-нибудь захотел остепениться. Но не случилось.

Я съездила в редакцию, получила наконец причитающиеся мне деньги, зашла в магазин и купила бутылочку моего любимого «Бейлиса». Завтра ведь уже 21 июня, у моего Таньского заканчивается отпуск, и она должна вернуться из Турции. Загорела, небось, накупалась, хоть развеселит меня немного своими рассказами о южных приключениях в стране знойных мужчин. Скорей бы приехала!

Не успела я открыть дверь своей квартиры, как вдруг резко заорал телефон. От неожиданности я подпрыгнула, пакет выпал из рук и хряпнулся о порог квартиры. Ну не дай бог разбилась дорогущая бутылка ликера! Убью звонившего, кем бы он ни был! Не обращая внимания на вопящий телефон, я подняла пакет. Ф-у-ф, все в порядке, не разбилась. Теперь можно и к телефону подойти.

– Алло, слушаю.

– Привет, Нюша, как дела? – услышала я Жанкин голос. – Ты уже готова, вещи там, бумаги – все собрала?

– В смысле? – не въехала я.

– Что значит – в смысле? – возмутилась Жанка. – Ты что, уже в старческом маразме? Рановато, Нюся, рановато. Напоминаю, что сегодня пятница, 20 июня, а в понедельник за тобой придет машина, чтобы увезти тебя на пять дней ко мне. Вспомнила?

– А, ты об этом. Знаешь, Жанка, давай перенесем. Не могу я сейчас, никак не могу.

– Это с какого перепугу? – опешила Жанка. – Мы же договорились!

– Знаешь, на днях погиб Илюха Рискин, мой хороший друг. Я до сих пор в себя прийти не могу, какая там работа! Давай через пару месяцев, когда я вернусь из Москвы, хорошо?

– Сочувствую, Аннушка, – впервые назвала меня пристойно Жанка, – но тогда тем более ты должна ко мне приехать.

– Почему тем более? – не поняла я.

– Потому что совсем незачем тебе киснуть одной, до июля десять дней еще, будешь сидеть, хандрить.

– Ну зачем одной. Завтра Таньский возвращается с юга, попрошу ее пожить у меня, – бодрилась я.

– Предположим. Но ведь она выйдет на работу, и будете вы общаться только по вечерам, а целый день будешь все равно одна выть на луну. А я всю неделю буду дома, сама ведь себе хозяйка.

У меня есть сауна, бассейн, тренажерный зал, готовить тебе не надо – побудешь у меня, как на курорте, даже позагораем у бассейна, если дождя не будет.

– Думаешь? – дрогнула я. А ведь соблазнительно, черт возьми. Хотелось бы появиться в Москве не опухшей от слез и растолстевшей от поедания плюшек на нервной почве индюшкой, а отдохнувшей, загорелой и постройневшей бентамской курочкой. – Ладно, договорились. Только учти, интенсивной работы над материалом не обещаю, еду к тебе отдыхать. Но диктофон возьму, не волнуйся.

– Отлично! – обрадовалась Жанка. – А кстати, наш уговор помнишь?

– Какой?

– Ну насчет сохранения тайны?

– А, да, конечно, помню.

– И как?

– Разумеется, выполнила, – честно ответила я (Лешка не в счет), – да и не до того мне было, сама понимаешь, когда тут такая беда случилась, – и я опять захлюпала носом.

– Эй, эй, Нюсик, хватит. Давай-ка лучше готовься, собирайся. И удержись эти два дня, не проболтайся своей Татьяне, ладно?

– Ладно, постараюсь, – буркнула я.

Жанна прощебетала еще что-то успокоительное и отсоединилась. И чего на нее Илюха бочки катил, нормальная ведь баба, вон сколько мы с ней не виделись, и нате вам – заботится, в гости зовет. Но тайну свою бедный Илюха унес с собой.

Оставшиеся два дня пролетели незаметно, заполненные дегустацией привезенных Таньчиком турецких вин, рассматриванием ярких фотографий и захватывающими живописаниями отпускных приключений. Загорелый Таньский с сияющими глазами, азартно жестикулируя, пыталась изобразить в моей тесной халупке рафтинг – спуск по горной речке. Угомонилась, только разбив пару фарфоровых безделушек.

– Здорово, видно, было, вижу, – радовалась за подругу я, – а как там знойные турецкие мужчины?

– В штабелях, – деловито ответила Таньча.

– Это понятно, а высота штабелей?

– Достаточная. Зато я знаю теперь, как по-турецки будет слово «красавица», – гордо сказала подруга.

– Ну и как?

– Гюзелим! Уж наслушалась я, – скромничала Таньский, – волей-неволей запомнишь.

– Ну все, теперь с турками можешь общаться на их родном языке.

– Само собой, я еще много слов знаю: стакан по-турецки бардак, кровать – галстук, остановка – дурак, – зачастила полиглотка.

– О-бал-деть! – восхитилась я. – А дальше?

– А все.

– И действительно, зачем больше? – согласилась я. – Основные для общения с мужчинами термины ты выучила. В общем, по бардаку – и в галстук, правильно?

Бамс! В меня врезался брошенный Таньским плюшевый мишка.

– Ах, ты мишками драться? – завопила я и бросилась в атаку, дубася Таньского плюшевой же змеей. Поскольку мягких игрушек у меня с избытком, битва разгорелась нешуточная.

Минут через пятнадцать, нахохотавшись и запыхавшись, мы рухнули в кресла.