Право на честь
Шрифт:
Встречаемся с Павлом каждый день. Мне с ним интересно и хорошо. О замужестве не думаю – я хочу учиться в вузе. Павел решает иначе.
– Лидуся, выходи за меня замуж.
– Но я ещё учусь в школе…
– Мы только распишемся, а жить будем в разных комнатах.
– А если скажу «нет»?
– Я этого не услышу.
– Есть еще одно «но», – говорю я. – Не люблю заниматься хозяйственными делами.
– И не будешь! – восклицает Павел. – Я все умею делать, и многое даже хорошо.
Больше я ничего не придумала и склонила голову.
В загс нам пришлось сбегать на большой перемене. Возле школы меня ждали Павел и его товарищи-свидетели с букетами цветов. Мы помчались, чтобы успеть до начала следующего урока. Процедура регистрации заняла не более десяти минут.
Замужество надо было скрывать, чтобы не исключили из школы, а так хотелось поделиться с подругами. Так язычок горел, что пришлось пить холодную воду.
Незадолго до замужества Павел рассказал мне о своей первой, горячо любимой жене Ксении. Когда кончилась гражданская война, он недолго был комиссаром Черного и Азовского морских побережий, в Севастополе встретил и полюбил девушку. Ксения, дочь известного профессора медицины, была единственным ребенком в семье. Павел постарался создать ей беззаботную, приятную жизнь и развлекал, как мог делать только он. Ho, по-видимому, родства душ не получилось. Она не разделяла его интересов, отрывала от него друзей, считая их неинтеллектуальными. А тут ей подвернулся «друг» из осколков разбитого прошлого. У него даже какой-то титул был, не то граф, не то князь бывший. С ним Ксения уехала в Ленинград, забрав с собой двухлетнюю дочь. К этому времени Павел окончил лётную школу. Потеряв Ксению, от отчаяния он хотел подняться в воздух и разбиться. Поднялся. Неожиданно рядом с самолетом увидел орла. Очень близко, почти у крыла. «Мы поговорили с ним и решили, что нужно жить еще долго-долго», – всё это на полном серьезе рассказывал Павел. Я верила, что в том состоянии он мог говорить с птицей, с богом, с чертом, с кем угодно.
И боль начала утихать. Деятельная натура Павла брали свое. И вдруг приходит письмо. Ксения просит разрешения вернуться. Павел из тех мужчин, которые не прощают уходов, даже если любят. Павел отказал, но, так как к тому времени Ксения серьезно заболела, предложил обеспечить ее лечение в самой лучшей больнице. Ксения не приняла это от него, она застрелилась.
У Павла остался альбом, посвященный только ей. На первых листах маленькая девочка, затем подросток. Её цветные рисунки. Тонкие отточенные линии, яркие краски. Кажется, писано не кистью, а пером. Больше – портреты. Она была талантливой миниатюристкой.
Вспоминая свою жизнь с Павлом, я переношусь в дни нашей юности.
…1 мая 1928 года я решила отправиться на загородное поле, где должна состояться демонстрация с участием авиаторов: полеты по кругу и фигуры высшего пилотажа.
– Приходи обязательно, – сказал Павел, – я буду летать для тебя.
Чем-то занялась по дому и потеряла счет времени. К началу я опоздала и не видела полетов. После конца демонстрации вернулась домой. Приходит Павел, спрашивает:
– Видела?
– Нет.
– Не ходила совсем?
– Пришла, когда вы уже не летали. Извини, Павлик.
– Эх ты, а я всю публику уложил на землю! Сейчас бегу, для меня готовят гауптвахту. Приходи к штабу, я буду сдавать там оружие.
Оказывается, он делал фигуры так низко, что публика в страхе падала. Люди боялись поднять головы, только вихри крутились над ними да пыль.
Павел ушел. Я собралась с силами, приоделась и отправилась к зданию штаба авиаотряда, где он поджидал меня на улице. Показал желтый листочек – записку на арест.
Пришли, сопровождаемые дежурным командиром и красноармейцем на гауптвахту, спустились в подвал. Небольшое помещение выглядело просто – одноярусные нары, столик, большое светлое окно, – но чисто, пожалуй, уютно, на мой взгляд. На окошке даже решетки не было.
– А тут терпимо! – удивляюсь я.
Но Павел вынул из кармана перочинный ножик, приподнял угол матраца на деревянной лежанке, поковырял лезвием в щелке меж досок и категорически заявил:
– Клопы! С ними сидеть не буду!
– Придется, – сказал дежурный командир, усмехаясь.
– Вы забыли о приказе командующего ВВС по этому вопросу, – резко произнес Павел.
– Так и вы забыли о приказах, когда куролесили в воздухе!
– Не следуйте дурным примерам!
Дежурный шагнул к нему, громко приказал:
– Кобуру с ремня снять! Все, что в карманах, на стол!
Павел хмыкнул и не торопясь направился к выходу. Дежурный с красноармейцем пытались задержать его за руки. Вот когда я увидела, что может сделать среднего роста мужчина, если он силен и достаточно уверен в себе. Павел как-то резко развернулся – и те двое посыпались в разные стороны, а я, подтолкнутая падающим красноармейцем, полетела в темный коридор. Упала на что-то мягкое. Пошарив в темноте руками, Павлик извлек меня на свет и, взяв под руку, повел со двора. Дежурный вслед кричал:
– Вернитесь! Назад! Стрелять будем!
Павел даже не обернулся. Мне сказал:
– Отправляйся домой, а я заверну в штаб, потребую перевода из этой части. Добиваюсь давно, теперь переведут с удовольствием.
– А тебя не накажут?
– Добавят суток трое обязательно…
Добавили пять. К тому времени меня уже выгоняли из школы. Директор узнал о моем замужестве и решил немедленно удалить меня из школы, дабы другим ученицам неповадно было вступать в ранний брак. Я сопротивлялась, как могла. До окончания школы чуть больше месяца, неужели уходить? Директор настаивал, я не подчинялась, ходила на занятия.
А тут перевод Павла, говорит – в Новороссийск. Нужно сдавать экзамены экстерном. Вместе с Павлом сидим ночами, учим, потом ходим по квартирам учителей. Павел заговаривает их, кормит болгарскими мандаринами, даже если они не хотят их есть, у него хорошо получается. С грехом пополам закончили с занятиями.
Спешно готовимся к отъезду в Новороссийск. Мама собрала мне чемодан с приданым. Из своих вещей он что-то продает, расплачивается с теми, кому должен. И пакует, им построенный маленький самолет-авиетку.
Интересно, что делал бы Павел, живи он в давние времена? Наверное, хорошо стрелял бы из лука и мчался на свирепых скакунах. В общем, в прошлом я его видела воинственным скифом. На лошадях он классно джигитовал и в нашу эпоху.
Как-то на городском футбольном поле состоялись конные состязания. Мы пошли смотреть. Объявили выступление командира кавалерийской части. Он должен продемонстрировать прыжки на лошади через барьер, свитый из хвороста, потом через ров с водой.
Командир скачет на рослой поджарой кобылице. Публика встречает всадника одобрительным гулом. Галоп. Барьер приближается, и… рыжая лошадь встает на дыбы и кружится на месте. Снова разгон, прыжок, барьер валится – лошадь сбивает его копытами. Всадник нервничает, дергает лошадь. Та горячится, не подчиняется поводам, от ямы с водой уходит в сторону.