Право на эшафот
Шрифт:
— Если у нас с вами будет роман, дон Дарок не станет вставать, между нами.
Вряд ли Диего будет вообще дело до чужих отношений, если он решит завести свои. Но мне действительно нужно держаться от него подальше по очень важной причине: пусть внешность я изменила, но голос остался тот же.
— А вы не торопитесь, сеньор Альварес? Мы слишком мало друг друга знаем. В университет я пришла заниматься магией, а не заводить романы. — Я оживилась решив, что наконец нашла правильную причину. — Сеньор Альварес, я собираюсь посвятить свою жизнь магии. Так что никаких романов, сеньор Альварес.
Я посмотрела
— Правильная настроенность, Катарина. Если уж вы собрались отдаться магии без остатка, то это нужно делать по всем правилам. Вы знаете, как важен первый раз?
— Первый раз? — недоумённо переспросила я.
Это он так про первое применение магии? С пиететом в голосе и поволокой в глазах?
— Первый раз интимной близости, — Альварес поднёс мою руку к губам, поцеловал и продолжил: — От него зависит, полностью ли раскроется потенциал мага, поэтому партнёра выбирать надо тщательно, чтобы он был сильнее по уровню магии, понимаете, Катарина?
— Оу, — округлила я глаза в деланом изумлении. — То есть вы до сих пор девственник? — Он поперхнулся от возмущения, а я наконец отобрала руку и продолжила, как ни в чём не бывало: — И всё это время ждали меня? И всем желающим увеличить вашу магию отвечали: «Не для вас моя ягодка росла»? — Меня несло, но остановиться было выше моих сил: слишком смешно он на меня таращился, замолчу — непременно расхохочусь. — Как мило с вашей стороны. Мне так жаль, что я не могу ответить на ваше предложение. И даже не потому, что собиралась посвятить жизнь магии, ведь это было до встречи с вами. Дело в том, что у нас семья с устоявшимися традициями, и решать будет отец.
— Отец? — отмер Альварес.
— Ну, конечно. — Я улыбнулась, очень надеясь, что улыбка не получилась издевательской. — Он должен одобрить кандидатуру жениха. Папа приедет, и вы его спросите, можно ли вам за мной ухаживать. А пока разрешите мне уйти, чтобы не подумали чего-нибудь нехорошего, понимаете?
Я выскочила из аудитории, пока он не опомнился, и рванула на выход. Пронеслась мимо Ракель, так и не ушедшей и ожидавшей меня на ближайшей лестничной площадке, бросила: «Задержи его» и понеслась дальше. Услышала топот горе-ухажёра слишком быстро, поняла, что до общежития не добегу, и свернула к Сиятельному корпусу — там такие заросли вокруг, что слон спрячется, а не то что бедная испуганная девушка.
Эх, зря я потопталась по мужской гордости Альвареса. Вдруг он так взбесился, что готов немедленно увеличивать мой или свой — это уж как получится — магический потенциал? Нет, так-то он выглядит приличным сеньором и вполне может бежать за мной, чтобы извиниться, но даже у приличных сеньоров иногда рвёт крышу, поэтому останавливаться и проверять я не буду.
Я влетела в кусты перед Сиятельным корпусом и замерла. Сделала я это вовремя, потому что как раз на улице появился Альварес. Выглядел он достаточно взбешённым, чтобы я уверилась в правильности решения спрятаться. За ним на улицу выкатилась Ракель и что-то принялась втолковывать. Но наш куратор её не слушал. Повертев головой направо-налево, он наконец догадался отправить сканирующее заклинание. Теоретически я умела его обойти, но практически не успевала.
Внезапно передо мной
— Проблема, донья?
Папа мной бы гордился, потому что я не заорала от ужаса, а почти спокойно ответила:
— Уже нет.
И проводила взглядом отразившееся от моей собеседницы заклинание. Сейчас горгулья казалась намного привлекательнее Альвареса. Во всяком случае не предлагала с ходу увеличить мой магический потенциал.
Глава 31
Альварес злился, пытаясь раз за разом меня найти и не находя. Ракель забеспокоилась и начала в чём-то обвинять нашего куратора, угрожающе наставив на него палец. До меня доносились обрывки фраз: «в наш просвещённый век», «немыслимо» и «будем жаловаться ректору». Альварес потерял интерес к поискам и начал вяло оправдываться: «неправильно поняла», «хотел извиниться» и «зачем же сразу жаловаться?». Руки при этом он выставил в характерном защитном жесте, словно боялся, что Ракель приложит его заклинанием или скорее, сырой силой. Очень уж злой выглядела сеньорита.
В конце концов поле боя осталось за ней. Альварес словно растворился, Ракель же осмотрелась и пошла в общежитие. Я из кустов вылезать не торопилась, тем более что у меня был такой интересный молчаливый компаньон. Горгулья сидела рядом и внимательнейшим образом меня изучала.
— Донья, если вы опасаетесь, что нас могут услышать, — зря. — Её голос больше всего напоминал трение двух булыжников друг о друга и был ужасно непривычен, но полностью разборчив. — Защита корпуса не пропустит. Мы под ней.
Ага, получается, что поисковый импульс отразился не от горгульи, а от защиты корпуса? Я только сейчас соизволила приглядеться и заметила очень тонкую дымку заклинания как раз за каменной собеседницей.
— Она разряжается.
— Это так. Но вы теперь здесь. И вы зарядите, — уверенно поставила меня в известность горгулья, пристально посмотрела на мою скептически скривившуюся физиономию и сурово добавила: — Это очень важно, донья. Потому что, если сюда проникнут они, случится ужасное.
«Они» было сказано столь пренебрежительно, словно речь шла о помойных крысах, а не о магах, которым не посчастливилось засиять. Эта горгулья — тот ещё сноб.
— И что такого ужасного случится?
— Они проникнут в библиотеку. А там знания, которые им не нужны, более того, вредны и опасны.
— Для существования Сиятельных?
— Разумеется.
— Их здесь и без того нет.
— А вы?
— Я случайно и под маскировкой. В Теофрении не осталось ни одного Сиятельного.
Горгулья тяжело вздохнула. Звук походил на вырвавший стон из скальной расселины.
— Это ужасно, донья. К худу, или к добру, но однажды наш мир был изменён так, что без Сиятельных существовать не сможет. Убери их — погибнет мир. Разрушится, потому что не будет скрепляющих целостность Сиятельных. Но вы это и сами прекрасно знаете.
— Я про это впервые слышу, — возразила я. — Наверное, информация об этом находится в закрытой библиотеке.
— Разумеется. А как же иначе? Но если до неё доберутся они, беды не избежать. Кого-то мы сможем убить, но не всех. Уничтожить книги, увы, не в наших силах.