Право на месть (Страх - 2)
Шрифт:
– Это ты правильно, Олег, решил. Очень правильно. Одобряю.
Поэтому наш отъезд в Москву воспринимался ею как обычная командировка и ничего более. Приготовив нам на завтрак шикарную яичницу с окороком и поцеловав на прощание, она ушла исполнять свои многочисленные общественные обязанности.
За завтраком Олег Дмитриевич возбужденно проговорил:
– Ты знаешь, Эдик, в последние дни я много думал над всем этим. Ты правильно все решил. Очень верно. Нам, прости за выражение, серут на голову, серут, а мы все терпим, терпим, надеемся, что все само-собой образуется, придет хороший правитель и наведет порядок, все поправит. До каких же пор?! Хоть мы, русские, самый, наверное, терпеливый народ в мире, но и нашему терпению есть предел, верно? Мужики мы с тобой или не мужики? Мы ещё покажем этим сволочам кто есть кто. Обязательно покажем. А если
Я полностью был с ним согласен.
Мы благополучно добрались до вокзала. Во всяком случае, "хвоста" я не обнаружил. В одном с нами купе ехала молодая супружеская пара. Женщина была беременна. Поэтому я уступил ей свою нижнюю полку, а сам, переодевшись, полез на верх. Чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, которые вконец истомили мой мозг, я взял в дорогу детектив. И сейчас, достав книгу, попробовал читать. Не читалось. Какая тут к шутам книга, все эти выдуманные истории, когда моя собственная почище всякого детектива. Вспомнился тот необычный сон, где я разговаривал с сыном. Чем больше я над ним размышлял, тем больше убеждался, что никакой это не сон, а если и сон, то он послан кем-то свыше. И все же я никак не мог понять: если есть он, Создатель, то почему терпит всех этих сосновских, лебедевых, чубайсов и прочих, их откровенное издевательство над людьми, их мракобесие? Почему? Или он слишком занят своими делами и до нас ему нет никакого дела, создал и забыл, разбирайтесь, мол, там сами со своими проблемами. Очень на то похоже. Ведь в мире происходят совершенно конщунственные вещи. Стоит такая ужасающая атмосфера безысходности, страха и бессмысленности существования, люди так разобщены и одиноки, что одни, спасаясь от одиночества, пускаются во все тяжкие, другие - обращаются к Богу. Но всем одинаково страшно, так как никто не понимает: что же происходит и почему происходит? Недавно один очень авторитетный телеведущий вновь уговаривал всех нас покаятся. Странно все это. В чем должен каяться Олег Дмитриевич Друганов, честно и достойно проживший жизнь? Или ветераны войны? В том, что спасли мир от коричневой заразы? В этом? Этот телеведущий договорился до того, что предложил соорудить общий памятник всем погибшим во время войны. Это как надо понимать? Значит и палачам, и их жертвам, агрессорам и освободителям один памятник?! Вывернутая какая-то психология у господина ведущего. А ведь он является одним из апологетов новой России, её рупором, считает себя интеллигентом и старается при каждом удобном случае это подчеркнуть. Такой не убивает физически, нет. Такой убивает моральные устои и принципы, выработанными человечеством за тысячелетия общения. В войне, мол, нет ни правых ни виноватых, все жертвы. И все, теряется сам смысл жизни. Этот ведущий пострашнее того же Сосновского. Гораздо страшнее.
Согласен, некоторым людям покаяние просто необходимо. К их числу я отношу и себя. Но виноват я не в том, что что-то сделал не так, а, наоборот, в том, что обязан был сделать, но не сделал. Все осторожничал, боялся как бы чего не вышло. За всю свою жизнь не совершил ни одного мужского поступка. Если сейчас мне удастся выполнить намеченное - это и будет моим покаянием.
Незаметно для себя, убаюканный мерным постукиванием колес на стыках рельсов, я уснул. Разбудил меня Олег Дмитриевич.
– Ну ты, Эдик, и мастак спать!
– одобрительно пробасил он.
Спал я действительно долго - сказалось очевидно напряжение последних дней, мучавшая меня бессоница. За окном уже сгустились сумерки. Наших попутчиков в купе не было.
– Они вышли в Тюмени, - пояснил Друганов.
– Что-то я совсем оголодал. Не пора ли нам, парень, заправиться. Пойдем в ресторан.
В ресторане мы заказали по порции курицы, по мясному салату и бутылку любимого Другановым "Хереса".
Вернулись мы в купе основательно нагруженные. Наверное только мы, русские, любим на ночь плотно поесть. Особенности национального характера, да? А потом всю ночь сняться кошмары. Я, давно не пивший спиртного, довольно прилично захмелел. Олег Дмитриевич же выглядел молодцом.
– Ты знаешь, Эдик, - говорил он расправляя постель, - а эта официантка очень даже ничего. А какие формы! Ты заметил, как она на меня смотрела?
– Нет, не заметил.
– Я давно отметил, что Друганов очень неравнодушен к молодым симпатичным женщинам. Нет, ничего такого он себе не позволял. Просто любил на них смотреть, восхищался ими. Только и всего.
– Интересно, замужем она или нет?
– продолжал рассуждать Олег Дмитриевич, ложась.
Мне не захотелось по новой расправлять постель и я лег на прежнее место. Учитывая, что к нам ночью могли подселить попутчиков, мы не стали закрывать дверь на защелку.
Я пожелал Друганову спокойной ночи и погасил свет. Лег, закрыл глаза. Но выспавшись днем, никак не мог уснуть. Мысли вновь и вновь возвращались к событиям последнего времени. Да, прокрутила меня жизнь. Будь здоров, как прокрутила. До сих пор удивляюсь, как я все выдержал. Со смертью жены и сына у меня на всем белом свете не осталось ни одного близкого человека. Один как перст. Перед глазами проплыла вся жизнь. Вспомнился отец красивый мужественный человек с белозубой улыбкой, погибший при истытании нового самолета. Почему я не в отца? Всю жизнь осторожничал, во всем искал компромисс. Постепенно мысли стали вялыми, тягучими. Я медленно погрузился в какой-то полусон, полуявь. Стучали на стыках колеса. А мне казалось, что это черные всадники скачут на могучих конях, возвещая миру о приближающемся Судном дне. Над Землей вставал кровавый рассвет. Слышались вопли, стенания, мольбы о прощении, проклятья. Передо мной проплывала огромная толпа обреченных. Какие жуткие, перекошенные страхом и нененавистью лица! Неужели же это случится? Неужели нельзя ничего изменить? Господи, Господи! Зачем ты когда-то вложил в нас могучий разум, но не дал разумения?! Зачем позволил сатане завладеть помыслами нашими? И вот в толпе я увидел жену и сына. Их лица были строги и неподвижны. Они молча и осуждающе смотрели на меня. "Нет! Я не виновен в вашей смерти!", - хотел было я им прокричать, но не смог издать даже звука. А кони меж тем все приближались и приближались, Вот пали первые жертвы. Молча умирали старики. Гибли под копытами коней младенцы, так и не поняв для чего, для какой цели родились. Их матери на глазах седели и сходили с ума. За всадниками тянулась черная выжженная до тла равнина, пахло смрадом тления и запустения. И это все, что оставил после себя человек за многие тысячелетия пребывания на Земле? Тогда для чего все это было нужно? Какой во всем был смысл?
Вернул меня к реальности какой-то посторонний звук. Открывали дверь нашего купе. Поезд стоял на какой-то станции и я подумал, что к нам подселяют новых пассажиров. Но вот дверь открылась и в проеме показался темный силуэт высокого мужчины. В его руках я явственно рассмотрел какой-то длинный предмет. Пистолет с глушителем! И я мгновенно понял - кто этот мужчина и зачем он пришел. Они все-таки нашли меня. Панический страх сковал все тело, прижал к стене. Я не был в состоянии пошевелить даже пальцем. Было лишь одно желание - исчезнуть из этого купе. Затем меня ослепила яркая вспышка, раздался выстрел, а вслед за ним падение тела, стон и негромкий голос Друганова:
– Вот черт!
Я нащупал над головой выключатель, включил свет, взглянул вниз. На полу ничком лежал киллер. Правая его рука с зажатым пистолетом вытянута вдоль тела. Друганов сидел, откинувшись к стене и зажимал левой рукой правое предплечье. На пижаме расплывалось красное пятно.
– Вы ранены, Олег Дмитриевич?
– спросил я его.
– А, пустяки!
– отмахнулся он.
– Сквозное. Ты лучше посмотри, что с ним.
Я соскочил с полки, взял руку киллера, попытался нащупать пульс. Но пульса не было.
– Он мертв, - сказал я.
– Как все случилось?
– Я проснулся от того, что услышал, как кто-то открывает дверь. Не знаю от чего, но сразу почувствовал неладное. Достал из-под подушки браунинг. Ложась спать я на всякий случай сунул его под подушку. И вот при свете с улицы вижу, что передо мной стоит мужик с пистолетом и целиться прямиком в меня. Раздумывать было некогда. Я попытался уклониться и одновременно нажал на спусковой крючок. Практически мы выстрелили одновременно. Как видишь - ему повезло меньше чем мне.
– Друганов нервно рассмеялся.
– Как же они тебя вычислили?
Я рассказал о причине своего появления прошлой ночью у него на квартире.
– Да, серьезные ребята, - задумчиво проговорил он, после моего рассказа.
– Эдик, там в моей сумке есть аптечка. Достань. Надо перебинтовать руку.
Разбуженные выстрелом всполошились пассажиры соседних купе. В коридоре уже слышались возбужденные голоса. Затем раздался стук в нашу дверь и женский голос спросил:
– Это у вас стреляли?!
Скорее всего это была проводница.
– Нет, мадам, - бодрым голосом ответил Друганов.
– Мне кажется это в соседнем купе.