Право на рождение. Дилогия
Шрифт:
__________________________________________________________________________
Восемь дней в Свободе
Тридцать дней домашних арестов
Год условно
Отдать паспорт
__________________________________________________________________________
Я сложила бумагу пополам и согласно кивнула. Даже если мы заплатим, это кажется более чем разумно. Мне нужно слетать в Японию, но полагаю, придется поработать над этим позже.
– После выхода из Свободы я дам пресс-конференцию? где сообщу о готовности забыть прошлые
Я взглянула Берте Синклер в глаза. Они были карими, даже казались черными. Манит сказать, черными как ее сердце или подобные глупости, но я верю, что цвет глаз не более чем генетика. По-прежнему никаких сомнений, что эта женщина подкуплена. Папа говорил, что с коррупционерами иметь дело легче, поскольку они последовательны – можно рассчитывать на их подкуп.
– Я попрошу кого-нибудь связаться с мистером Киплингом, когда ты вернешься в Свободу, – сказала Берта Синклер перед нашим уходом.
– Хотела бы я пойти сейчас, – услышала я саму себя.
Мистер Киплинг остановился
– Ты уверена, Аня?
– Да, мистер Киплинг, я не боюсь Свободы. Я не боюсь остаться там на неопределенный срок. Чем быстрее я туда вернусь, тем быстрее я смогу навести порядок в оставшейся своей жизни.
Если я вернусь сейчас, то выйду как раз к похоронам Имоджен.
– Думаю, это восхитительно, – сказала Берта Синклер. – Я сопровожу тебя сама в Свободу, если позволишь.
– Пресса подхватит историю о том, что Окружной прокурор сопровождает тебя, – предупредил мистер Кплинг.
– Да, это идея, – сказала Берта Синклер, закатывая темные-претемные глаза. – Аня Баланчина сдалась мне и спустя неделю я оказываю ей снисхождение. Это большой прекрасный спектакль, мистер Киплинг, мой офис вполне подходит для театра, не правда ли? – она повернулась ко мне. – Идем отсюда.
Мистер Киплинг и я спустились в вестибюль. Когда Берта Синклер исчезла из виду, я отдала ему мачете, воткнутый за пояс моей (Саймона Грина) куртки.
– Ты притащила его в офис? – недоверчиво спросил мистер Киплинг. – Наше счастье, в городе мало исправных металлодетекторов.
– Я забыла о нем, – заверила его я. – Берегите его. Мой любимый сувенир из Мексики.
– Позволь мне спросить, у тебя была возможность им воспользоваться? – он держал его двумя пальцами как использованный подгузник, а потом положил в портфель.
– Да, мистер Киплинг. В Мексике. Им пользуются для срезания какао-бобов с деревьев.
– Ты использовала его только так?
– Преимущественно, да.
***
– Аня Баланчина! Аня! Посмотрите сюда! Аня, Аня, где вы были? – толпы журналистов только и ждали, чтобы наброситься на нас на острове Свободы.
Берта Синклер проинструктировала меня ничего не говорить, но я не могла не повернуть голову. Я успокоилась, слушая свое имя снова и снова. Я села в лодку, а Берта остановилась поговорить со СМИ.
Хотя она и женщина, но голос ее голос был столь резким, как у Чарльза Делакруа, что я слышала ее из удаляющейся лодки.
– Этим днем Аня Баланчина сдалась мне. Хочу подчеркнуть, что капитуляция мисс Баланчиной была добровольной. Она будет задержана в Свободе до выяснения лучшего курса действий, – пророкотала Берта Синклер. – Я скоро всех оповещу.
***
Это мой четвертый срок в Свободе меньше чем за год, а то и половину. Меня приняли миссис Кобравик и мисс Харкнесс, носившая спортивные шорты целыми днями и в любую погоду. Мисс Харкнесс не интересовали знаменитости, в смысле мой позор. Это делало ее лучше мисс Кобравик. Мышь уже ушла – надеюсь, она отправилась к Саймону Грину – поэтому у меня была целая двухъярусная кровать и одиночество в кафетерии. Длительность моего пребывания здесь слишком короткая, чтобы заморачиваться поиском друзей.
В четверг перед моим запланированным выходом я сидела за полупустым столиком в глубине кафетерия, когда Ринко села напротив меня. Ринко была одна, и выглядела меньше.
– Аня Баланчина, – поприветствовала она меня. – Не возражаешь, если я присоединюсь?
Я пожала плечами, и она опустила поднос.
– Кловер и Пелхэм только что ушли. Я сваливаю в следующем месяце.
– Что ты сделала?
Ринко пожала плечами.
– Ничего хуже тебя. Подралась с тупой ведьмой в моей школе. Она первая начала, но я била ее, пока она не впала в кому. Вот и все. Я защищалась. Не знала, что это закончится комой, – она помолчала. – Знаешь, мы не такие разные, – она отбросила блестящие черные волосы.
Мы разные. Я никого не избивала до бессознательного состояния.
– Почему?
Она понизила голос.
– Я из кофейных.
– О.
– Это делает тебя жестче, – продолжила она. – Если кто-то переходит мне дорожку, я защищаюсь. Ты делаешь то же самое.
Я так не думаю.
– Ты стреляла в своего кузена, да? – спросила Ринко.
– Мне пришлось.
– Мне тоже, – она оглянулась вокруг нашего столика и понизила голос, – ты выглядишь милой и невинной, но я-то знаю, что это прикрытие. Ходят слухи, что ты кому-то отрезала мачете руку.
Я попыталась сохранить нейтральное лицо. Никто в Штатах не знал о случившемся в Мексике.
– Кто говорит?
Ринко проглотила ложку картофельного пюре.
– Я знаю людей.
– То, что ты слышала… не правда, – солгала я. Часть меня хотела услышать, что она знает, но я не хотела выдавать себя человеку, которого не знала и не находила надежным.
Ринко пожала плечами.
– Я не собираюсь никому об этом, если тебя это беспокоит. Не мое дело.
– Почему ты села ко мне?