Право на рождение. Дилогия
Шрифт:
Незадолго до того как мой отец был убит, он взял с меня обещание, что я всегда буду заботиться о Лео, что бы ни случилось. Мне тогда было всего девять лет, примерно как юному грабителю, и я была слишком мала, чтобы понимать, на что я соглашаюсь. «У Лео добрая душа, — сказал папа. — Он слишком хорош для нашего мира, девочка. Мы должны сделать все возможное, чтобы защитить его». Я кивнула, не совсем понимая, что папа только что обрек меня на обязанность длиной в жизнь.
Лео не родился особенным. Он был таким же, как и все другие дети, и даже
Когда Лео было девять, они с мамой поехали на Лонг-Айленд, чтобы повидаться с моей бабушкой по материнской линии. Мы с Нетти (шести и двух лет) болели ангиной и остались дома. Папа согласился присмотреть за нами, хотя я не думаю, что это потребовало от него особой жертвы — он никогда не любил бабушку Фебу.
Конечно, они целились в отца.
Мама умерла мгновенно. Два выстрела через ветровое стекло, прямо в ее прекрасный лоб и пахнущие медом каштановые кудри.
Машина врезалась в дерево вместе с Лео.
Он выжил, но больше не мог говорить. И читать. И ходить. Папа отправил его в лучший реабилитационный центр, самую лучшую школу для детей с инвалидностью. И Лео явно стало гораздо лучше, но он больше никогда не будет прежним. Говорили, что мой брат навсегда останется с умом восьмилетнего ребенка. Говорили, что моему брату повезло. И это так и есть. Хотя я знала, что вынужденные ограничения расстраивали его, Лео смог многое сделать с тем интеллектом, что у него был. У него была работа, где все его считали отличным работником, и он был замечательным братом Нетти и мне. Когда бабушка умрет, Лео станет нашим опекуном — пока мне не исполнится восемнадцать.
Я полила макароны сырным соусом и уже думала о том, не позвонить ли в полицию (как бы бесполезно это ни было), когда открылась входная дверь.
Лео вбежал на кухню.
— Аня, ты готовишь макароны! У меня самая лучшая сестра на свете! — и он обнял меня.
Я мягко оттолкнула Лео.
— Где же ты был? Я чуть с ума не сошла. Если ты куда-то уходишь, ты должен был сказать бабуле или оставить мне записку.
Лео погрустнел:
— Не сердись, Аня. Я был с родственниками. Ты говорила, что все в порядке, если я с родственниками.
Я покачала головой:
— Я имела в виду бабушку, Нетти или меня. Ближайших родственников. Это значит…
— Я знаю, что это значит, — прервал меня Лео. — Ты не говорила «ближайших».
Я была уверена, что произносила это слово, но не стала настаивать.
— Джекс сказал, что ты не будешь возражать, — продолжал Лео. — Он сказал, что он родственник и ты не будешь возражать.
— Могу поспорить. Ты общался только с ним?
— Толстяк там тоже был. Мы пошли к нему.
Сергей Медовуха по прозвищу Толстяк был двоюродным братом моего отца и владельцем заведения, где мы с Гейблом были вчера вечером. Толстяк и в самом деле был толстым, что в наши дни казалось необычным. Я любила Толстяка так же, как и всех в нашей большой семье, но сказала ему, что не хочу, чтобы Лео заходил к нему в бар.
— И что же вы там делали, Лео?
— Мы ели мороженое. Толстяк закрыл свое заведение, и мы пошли за ним. У Джекса были… как ты их называешь, Аня?
— Талоны.
— Да-да, они самые.
Я хорошо знала моего кузена и подозревала, что талоны он сделал сам.
— Я выбрал клубничное, — продолжал Лео.
— Хм.
— Не злись, Аня.
Лео выглядел так, словно вот-вот заплачет. Я глубоко вздохнула и попыталась взять себя в руки. Одно дело — выйти из себя из-за Гейбла Арсли, а другое — так вести себя с Лео, что совершенно недопустимо.
— Мороженое было вкусное?
Лео кивнул.
— А потом мы пошли… обещай, что не будешь сердиться.
Я кивнула.
— А потом мы пошли в Бассейн.
Бассейн находился в одном из 90-х по номеру домов, располагавшихся на Вест Энд Авеню. Когда-то он действительно был женским бассейном — до первого водного кризиса, когда все бассейны и фонтаны осушили. Сейчас Семья (я имею в виду клан Баланчиных) использовала его в качестве обычного места встреч. Полагаю, бассейн достался им задешево.
— Лео! — закричала я.
— Ты обещала, что не будешь сердиться!
— Но ты же знаешь, что тебе нельзя ходить в западную часть города, не предупредив кого-нибудь!
— Я знаю, знаю. Но Джекс сказал, что много людей хотят встретиться там со мной. И еще он сказал, что там все родственники и что ты не будешь возражать.
Я была так зла, что даже дыхание перехватило. Макароны немного остыли, и я стала раскладывать их по тарелкам.
— Помой руки и скажи бабушке, что ужин готов.
— Не сердись, Аня.
— Я не сержусь на тебя.
Я уже собиралась попросить Лео пообещать, что он больше никогда не отправится в Бассейн, когда он произнес:
— Джекс сказал, что, возможно, я смогу работать в Бассейне. Семейный бизнес и все такое.
Я едва сдержалась, чтобы не грохнуть тарелку с макаронами об стену. Я знала, что не стоило сердиться на брата, да и два раза швырять макаронные изделия в один и тот же день казалось дурным тоном.
— Зачем это тебе? Ты же любишь работать в клинике.
— Да, но Джекс сказал, что было бы хорошо, если бы я работал с Семьей, — тут Лео сделал паузу, — как папа.
Я сжала губы.
— Не знаю, Лео. У них же в Бассейне нет животных, о которых надо заботиться. А сейчас сходи за бабушкой, хорошо?
Я смотрела, как мой брат выходит из кухни. При взгляде на него и не догадаешься, что с ним что-то не так. И возможно, мы слишком много думаем о его болезни. Нельзя отрицать, что Лео был хорош собой, силен и, в сущности, стал взрослым. Последнее пугало меня больше всего. Взрослые могут попасть в передрягу. Их можно обмануть. Их можно послать на остров Рикерс