Право на выбор
Шрифт:
С вечера в дождях был перерыв, но без особой перспективы. По небу летели тучи, мелькала луна, потом ее заволокло окончательно.
Олега внезапно поразила мелкая дрожь, унять которую не удавалось. Он, чтобы хоть как-то от нее отвлечься, стал вспоминать вслух, о том, как в декабре 94-го, на неделю угодив в Грозный, шел ночью через федеральные позиции, брать интервью у чеченов. Гришин, правда, там не бывший, чтобы поддержать тему и отвлечься самому, сказал, что непременно пристрелил бы его под военную горячку, попадись в такую минуту журналюга, шныряющий
Передняя машина мигнула и остановилась.
— Здесь, — тихо сказал начальник савушкиновской охраны, уже вышедший из машины. Впереди, между деревьями, действительно светились огоньки какого-то здания.
Из машин вышли все, включая Юлиного дядя. В отличие от своего восьмипудового брата, это был невысокий человек, с короткой, едва ли не чеховской бородой. Олег, задавший шепотом вопрос оператору, окончательно удивился, узнав, что никакого отношения к производству пива он не имеет, это директором городской детской больницы.
Вся группа прошла немного вперед, дойдя до забора. За ним, за открытыми, неохраняемыми воротами, было двухэтажное здание, со светящимися окнами. Раздавались неразборчивые крики.
— Козлы, — то ли осуждающе, то ли удовлетворенно сказал Гришин. — Никого по периметру. Одна машина у дверей и то, фарами на крыльцо.
Начальник охраны уже отдал приказ, и двое бойцов направились к зданию по лужайке, с редко растущими соснами.
Внезапно, раздался звон битого стекла. Даже издали, было слышно, как что-то вылетело из здания и упало на аллею.
— Ложись, — крикнул Гришин. — Граната!
— Вот так я понял — чтобы зарабатывать деньги надо учиться. У нас ведь как, принято думать. Или, было принято думать: существует бизнес и «рашен бизнес». Что янки здорово, то русскому смерть. И наоборот. Главное не бизнес-план составить и наметить стратегические линии, главное все сечь в базарах, терках, и предъявах.
— Вот ты, что понимаешь?
— Опять перебиваете, Юрий Петрович. Вы же сами просили, рассказать. Потерпите, уже почти все. Знаете, какой я сделал вывод? Почти военный. Мне об этом еще дед говорил, гвардии майор. Из солдата, самого смекалистого, не факт, что выйдет офицер. Мальчишку, со школы в учебку, а потом в лейтенанты — тоже не лучший вариант. Лучше всего, сначала повоевать, пороха понюхать, рану получить, легкую, не так, чтобы до инвалидности. И уж потом учиться на офицера. Я себя великим бизнесменом не считаю, так просто, повезло, что жизнь пошла по этой схеме.
Вот я и ответил на вопрос, как начал заколачивать деньги. Учитывая же, что после той истории у меня, как отдал долги, кое-что осталось, считайте, заодно рассказал и про мой капитал. Юрий Петрович, а может вы, про свои капиталы тоже расскажите. Мне любопытно, народу — тоже.
— Чего рассказывать! Какие капиталы?!
— Ну, к примеру те, на которые сейчас идет ваша предвыборная кампания…
— А твоя на какие?
— Моя — на честно заработанные деньги, а еще на деньги спонсоров, причем, все взято с моего предвыборного счета.
— Даже так? Последний тираж «Красного катка», там где даже кроссворд про вас — шестьдесят тысяч экземпляров, на тему, какой вы хороший. Как ни крути, меньше ста тысячи рублей такой тираж стоить не может, не считая разноски. А на ваш счету, по состоянию на позавчера, поступило только сорок шесть тысяч, двести тридцать рублей. Что-то не совпадает.
Казалось, Батька взорвется. Но не взорвался. Посмотрел на мобильник, успокоился. Тихо сказал.
— Ванюша, это все пустяки. Когда народ о главное узнает — быстро пустяки забудутся. Перекурить пора.
— Чтоб его рак побрал, с его перекурами, — сказала Инка. — Точно, гад, чего то ждет.
— Чего-то наши пацаны не звонят, — озабоченно сказал Тараскин. — Надо бы узнать.
— Не надо, — остановил его Куклинс. — Сами позвонят. Не надо их раскрывать, раньше времени.
Как ни странно, тише всех вел себя Антон. Нет, он конечно, стонал, охал, вскрикивал, после особенно сильных ударов, но остальные производили гораздо больше шума.
Конечно, особенно орала Юля. Она визжала, вырываясь из рук охранника.
— Суки, сволочи! Оставьте его! Не смей, урод, сядешь! На помощь! Оставьте!
Леваневский тоже орал. Он пытался остановить Шурыгина, даже бросился под удар, и, получив пряжкой по руке, начал орать еще и от боли.
— Николай Борисович, что же вы делаете! Обещали же без травм! Что делаешь, кретин! Правда, сядем!
Шурыгин выкрикивал в ответ что-то злобное. И только Антон, наконец-то извернувшийся и добравшийся зубами до своего рукава, чтобы кусать не только губы, почти замолчал.
Леваневский наконец-то осмелился схватить Шурыгина за рукав.
— Прекрати, он же тебя не слышит.
— Слышит, — зло сказал Шурыгин, опуская ремень. — Все слышит. Эй, ты, как? Хабарик в нос, или так отзовешься?
— Антошка, миленький, — умоляюще сказала Юля. — Напиши, все что нужно. Эти же козлы убьют тебя.
— «Антошка, миленький», — передразнил Шурыгин, храпя, как на подъеме. Державший Юлю сотрудник «Перуна», пришедших в фирму недавно, начал понимать, в каком психологическом состоянии был их командир в те недобрые часы, после которых его, собственно и заставили написать рапорт. — Ведь убью. Кончай дурью маяться. Ты меня не знаешь, я не позволю, чтобы щенок был бы меня круче. Ну?! — ремень опять поднялся.
— Сог… Согласен.
Юльке стало легко и она, чуток успокоившись, назвала себя дурой, за то, что десять минут назад ей показалось, что он уже сдался. Почему он не мог раньше прекратить!
Антон медленно оттолкнулся от стола, стал нагибаться.
— Штаны не надевай, — приказал Шурыгин. — Сперва возьмешь диктофон, сделаешь контрольное признание.
— Пить дай, — не глядя на него простонал Антошка.
Шурыгин кивнул охраннику. Тот вынул из сумки бутылку, распечатал, протянул Антону.