Право на Землю

Холдеман Джо

–  Ладно. Просто держите листок лицевой стороной к северу по Шестой. Или поверните несколько раз.

Маршалл удалился в компании какого-то юнца.

–  И кто нам поверит?
– удивилась я.
– Он же мог оставить записку. Или еще несколько часов назад сказать, что собирается написать.

–  Вы плохо представляете специфику телевидения, мэм, - улыбнулся оператор.
– Люди доверяют камере.

–  Совершенно точно, - согласился Джеремия.
– Книг-то они больше не читают.

Мне было слышно, как в соседней комнате женский

голос сообщает новости.

Несколько минут спустя Джон Бьюфорд Маршалл поправил галстук, и вошел другой человек, чтобы стать за камерой. Зажглись софиты.

–  Мэм?

Я вышла вперед, и ассистентка припудрила нас обоих. Пока ему обрабатывали подбородок, он сказал:

–  Дайте мне средний план нас двоих в нижнем углу кадра, на заднем плане, Рэнделл.

–  Есть, босс.

Может, он и был боссом? Минуту спустя из темноты сказали:

–  Через пять.

Три зеленых огонька, оранжевый, потом красный.

–  Спасибо, Тельма.

Маршалл демонстративно посмотрел на наручные часы, хотя настенные висели в студии в трех местах.

–  Спасибо, что объяснили необычный талант нашей гостьи… Видите репортера, миссис Хокфилд?

–  О, да. Он стоит на тротуаре возле музыкального магазинчика на Юниверсити. Разговаривает с оператором.
– Я поднесла пластик поближе к глазам.
– Не слышу, о чем он говорит. Слишком шумно.

–  Сейчас он начнет писать…

Рэнделл действительно начал писать и минуту спустя повернул лицом ко мне плакатную доску.

–  Ерунда какая-то…

–  Просто скажите нам, что, как вам кажется, там написано.

–  Ничего мне не кажется. Там написано: ОНА С ПЛАНЕТЫ ТЕТА.

Джеремия Фиппс произнес слово, которое, по-моему, на телевидении не допускается.

–  Десять секунд, переход на внешнюю камеру.

Я следила за его лицом, а не за монитором. Глаза у него вылезли из орбит - весьма отрадное зрелище, после его-то недоверия.

–  Как… откуда… что за планета Тета?

–  Понятия не имею. Я-то определенно не с нее! Я состою в «Дочерях американской революции» [1].

–  Сейчас начнутся звонки, - предрек Джеремия Фиппс.

Пронзительно зазвонил телефон в главном офисе. Еще два - на сей раз в самой студии - сердито моргали красным.

–  Сдается, сейчас вы узнаете о Тете гораздо больше, чем вам хотелось бы.

Как выяснилось, фраза была своеобразной шуткой. Оказалось, Джеремия познакомился с Рэнделлом благодаря научной фантастике (Рэнделл был фэном), и последний решил над ним подшутить в духе любимого жанра.

В течение следующих нескольких дней я действительно вдоволь наслушалась о жителях планеты Тета и о Роне Хаббарде, еще одном писателе-фантасте, который нашел для себя (или придумал себе) религию, окрестив ее дианетика, или сайентология. После того, как фразу ОНА С ПЛАНЕТЫ ТЕТА показали по всем каналам, ко мне в офис ежедневно стали являться по двадцать-тридцать сайентологов.

Как я уже говорила,

в нашей профессии нужно уметь общаться с людьми, а потому мое кредо гласит: живи и давай жить другим, если, конечно, речь идет о религии. В глубине души я, наверное, ни в что не верила, даже в учение епископальной церкви, в согласии с которым меня воспитывали, а если что-то и было, то иссякло, когда мой муж умер молодым. Впрочем, все, что помогает прожить еще один день, меня устраивает. Сайентологи болтали странные вещи, и не стану делать вид, будто я что-нибудь понимала, но они казались добросердечными и порядочными людьми.

К тому же они мне верили. После истории с Тетой я не смогла достучаться ни до одного ученого. Ну и ладно. Мне верили сайентологи. И они покупали дома. Господи, они просто расхватывали их, как горячие пирожки! Каждый год, начиная с шестьдесят седьмого и кончая восемьдесят первым, когда я отошла от дел, я получала «золотые булавки» как лучший агент по продажам. Тогда мало кто хотел купить дом в Гейнсвилле, расположенном равно далеко и от Мексиканского залива, и от океана.

Сайентологи продолжали появляться и после того, как я отошла от дел. Они рассматривали фотографии, а некоторые даже утверждали, будто что-то в них видят. Может, так оно и было, я не знаю.

Фотография, запечатлившая недавнее прошлое, начала меняться, когда появились рабочие и построили железную дорогу. Это было в середине девятнадцатого века, на том самом месте, где в будущем возникнет перекресток Шестой и Юниверсити. Если я доживу до девяноста, то увижу Гражданскую войну. Кажется, здесь разыгралась какая-то битва.

Но раньше 14 августа 2017 года она на фотографии не появится. А ведь в этот день, если верить Лысому, нас всех уничтожат. Я не смогла заинтересовать этим никого, кроме Джеремии Фиппса, а он уже давно скончался.

Но перед смертью он подбросил мне идею. Возможно, она сработает.

В 2017 году мне исполнилось семьдесят восемь: тело поизносилось, но я не жаловалась. 14 августа я надела лучшее выходное платье и осталась ждать в гостиной, поставив рядом с собой на столик кувшин чая со льдом.

Незадолго до полудня в дверь постучал Лысый, а потом, не открывая, просто просочился сквозь нее. Он нисколько не изменился.

–  Не вставайте. Вижу, вам это трудно.

–  Спасибо.

Отерев лицо платком, он оглядел мою загроможденную гостиную: я никогда не могла заставить себя избавиться от любимого хлама.

–  Ну и что это будет?
– осведомилась я.
– Великий взрыв? Ядовитый газ?

–  А что бы вы предпочли?

–  Лед, наверное, как сказал поэт. Будет чертовски жарко.

–  Лед и мне бы подошел.
– Он сел на диван.
– Можно?

–  Угощайтесь.

Налив себе стакан чая со льдом, он выпил его почти залпом, потом промокнул платком губы.

–  Тогда, пожалуй, начнем…

–  Подождите. Я хочу еще раз поговорить с Советом.

–  Чего ради? Просто лишний раз их потревожите.