Право на жизнь
Шрифт:
– Что со мной сделают? – спросил Илья, побледнев, уже заранее зная ответ и заранее зная, что на сей раз ему не выкрутиться.
И тут под землей раздался удар, тяжелый, раскатистый, очень похожий на удар колокола, но тем более было странно, что доносился он из-под земли. Почва под ногами ощутимо завибрировала, Илья почувствовал это сквозь подошвы ботинок.
– Праздник начинается, – сказал Бойко. – Уведите его к остальным.
Двое охранников высокого роста лихо закинули Илье руки за спину, на запястьях щелкнули наручники. Несмотря на всю дикость происходившего,
Спотыкающегося в темноте Илью повели между могилами. Он видел, как со всех сторон к полковнику Бойко подходили люди, оказывается, их было значительно больше, чем предполагал Илья, они выстраивались парами…
Что было потом, он уже не видел. Илью подвели к небольшому, должно быть, служившему склепом домику. Открылась дверь, и Илью втолкнули в помещение. Он тут же на пороге споткнулся и упал на что-то мягкое. Кто-то застонал под Ильей и заворочался.
– Эй, поосторожнее нельзя?!
Илья, ничего не ответив, на ощупь сполз с человека. Со скованными сзади руками движения давались с трудом. Кроме того, кругом было темно. Правда, потолок склепа был сделан из металлической сетки, и в помещение, хотя и слабо, но поступал свет луны.
Илья встал на колени и стал вглядываться. Он оказался между двумя каменными гробами, больше ничего разглядеть не удалось. Но, судя по недовольному возгласу, в склепе, кроме Ильи, был еще кто-то живой.
– Эй, кто тут есть? – спросил Илья, стараясь подняться на ноги, но ему это никак не удавалось. – Есть тут кто-нибудь? – переспросил он, не дождавшись ответа.
– Есть, – ответил ему из темноты спокойный мужской голос. – Да недолго быть осталось – выпотрошат нас сейчас, привяжут к надгробному кресту, чтоб не всплыли, и бросят в речушку внутренности прополаскивать. Видел я таких покойников. Противное зрелище, доложу я вам. К весне протухнем, а воду только весной спускают.
Неутешительные прогнозы незнакомца никак не повлияли на и без того паршивое настроение Ильи.
– Вы тут один? – спросил он.
– Да нет, тут девица прибабахнутая какая-то, все бормочет про Атхилопа их хренова – это у них местный кладбищенский божок. Нас ему в жертву приносить будут. Но она, видно, зазомбированная, так что ей это даже приятно будет.
– Что нас, трое только?
Илья поднялся на ноги и теперь, со скованными сзади руками стоя посреди склепа, не знал, что делать.
– Да, считай, трое, – продолжал новый невидимый пока знакомец. – Если четвертого в расчет не брать. Он один фиг псих. Его в соседнем дурдоме за дешево у персонала купили, где-то тут лежит в уголке тихонько. Да я здесь с утра в склепе-то торчу, обжился уже, все слышал. Так что уходить неохота А ты чего вскочил-то? Думаешь, убежать дадут?
Стоя посреди склепа, Илья действительно понял, что погорячился, и прежде, чем вскакивать, нужно было сначала хотя бы подумать. Что же он так до самого жертвоприношения стоять здесь будет?
Из-за стен склепа донеслась тихая заунывная песня на чужом незнакомом языке; пели ее в несколько голосов, то затихая почти до шепота, то вновь поднимаясь. И в этом заунывном чужом пении чувствовалась тоска и безнадежность. И казалось, что только под землей во тьме могла родиться эта песня, придуманная теми, кто оказался там не по своей воле живыми – живущими среди мертвых. В земле было место мертвым, но не живым.
Илье вдруг сделалось тоскливо и жутко, захотелось плакать. Унылая песня постепенно удалялась.
– Атхилоп! Атхилоп!.. – вдруг неожиданно взвизгнул где-то рядом женский голос. Илья вздрогнул, непроизвольно присел.
– У нее такое бывает, – послышался из темноты спокойный голос мужчины, уже говорившего с Ильей. – Не обращай внимания.
Этот невозмутимый голос вселял в душу Ильи надежду, успокаивал. Он снова прилег.
– В наручниках лучше на боку лежать, самая удобная поза. Тебя Илья зовут?
– Да, откуда ты знаешь?
– Говорили, – я ж здесь с утра томлюсь. Меня можешь пока Володей звать. Говорят, нас всех Атхилоп выбрал на съедение. Видел я таких выбранных с распоротыми животами. Вот и определи, Володя это или Миша – жмурик он и есть жмурик, и имя ему ни к чему. Я ведь в милиции работаю, следователем.
– Что-то мне последнее время на следователей везет.
Илья улегся, как советовал следователь, на бок, ощущая рядом тепло человеческого тела.
– А что, хулиганишь часто?
– Да нет, мне изнасилование шьют. Но это, похоже, меня девица подставила, напоила, гадюка…
– Это дело частое. Ты им признание-то подписал?
– Нет.
– Вот это правильно. Они тебя, понятное дело, раскручивали. И правильно, что не подписал. Но теперь-то дело твое закроют.
– Почему это?
– Да ты не переживай: то закроют, другое откроют весной, когда воду из речушки спустят, да нас с тобой на дне протухших найдут.
Легкомысленное отношение привыкшего к покойникам следователя не нравилось Илье, но он решил поддержать эту тему.
– Я думал, нас на консервы пустят. У них ведь целая фабрика под кладбищем.
– Насчет консервов не знаю. Но после праздников они трупы в реку кидают и обязательно крест надгробный привязывают, это у них, атхилоповцев, так положено.
– Почему крест?
– А это ты у них спроси, – пошутил Володя из темноты. Илье вообще казалось, что он серьезно не говорит. – У них еще летние торжества в самые белые ночи. Тоже людишек распарывают. Летом много жертв приносят, и детей малых тоже, сволочи. У них тут это принято.
Илья прислушался. Заунывная песня доносилась издалека, то стихая, то приближаясь… Это относил звук ее ветер, иногда особенно резкие его порывы хлопали плохо прикрепленной крышей склепа. И от всего этого: завывания ветра, хлопанья крыши, доносящегося издали пения, света луны, проникающего сквозь сетку склепа… – было тоскливо и как-то безнадежно на душе.
Дверь склепа приоткрылась сначала чуть-чуть, потом побольше, и в щель заглянула…
– Глюка! – узнал ее Илья, он узнал ее сразу.
Глюка стояла в дверях и молча смотрела на лежащих на полу людей.