Право первой ночи
Шрифт:
— Это похвально, — проскрипел отец. Они с матерью ужинали на кухне, куда я зашла на минуту — схватить бутерброд с колбасой и стакан горячего чая. — Работа образует людей.
— Вот именно работа… образует, — подчеркнула я.
— Это ты о ком? — побагровел папашка.
Став безработным, он чокнулся окончательно. Во всем ему чудился подвох и подкалывание.
— Я вообще говорю. Я могу иметь собственное мнение. В конце концов я не маленькая.
— Оставь ее в покое, — тихо сказала мать.
— Да,
— Возьми, мам. На стиральную машину. Сколько можно горбатиться над ванной. Да и душа никогда нормального не примешь. Вечно что-то над тобой стекает и капает.
Отец как-то разом сник. Наверное, он решил, что своим жестом я намекаю на его полную финансовую несостоятельность.
Я посмотрела на мать. Ее губы скривились, словно она собиралась заплакать.
— Ну что ты, мам, все нормально. — Я обняла ее и быстро чмокнула в щеку. — Я попью чай в комнате. Не буду вам мешать.
Я смотрела телевизор, когда заявилась Ника. В нежно-розовом платье. Если я что-то понимаю в одежде, куплено оно было не на китайском рынке и даже не в дорогом универмаге, а в бутике, где зеркала режут глаза, как лазерные лучи, а продавщицы надменны, как английские принцессы.
— Привет!
— Привет! — буркнула Ника. — Что смотришь?
— Какую-то бодягу.
— Если это бодяга, то чего пялишься?
— А что еще делать? Ника фыркнула.
— Заведи себе классного трахальщика. Слабо?
— Кандидатуры не устраивают. Планка слишком высока. Не то что у некоторых… Готовы всегда. Готовы везде…
Ника встала напротив меня; подбоченившись.
— На меня намек?
— Нет. На других.
Ее лицо налилось кровью, и я подумала, что скоро она станет вылитым папашкой. Тот тоже от любого пустяка багровеет и психует.
— Не люблю я твои шуточки!
— А что ты вообще любишь?
— Многое. Но тебе эти вещи недоступны. Например, это платье.
Я делаю вид, что платье — ничего особенного.
— От Дольче анд Габбаны? — ехидничаю я. Лицо Ники внезапно озаряется радостью.
— Представь себе — да. Попала в точку. Дольче анд Габбана. Хоть в чем-то ты кумекаешь!
— Я кумекаю во многом. Иначе не работала бы секретаршей в солидной фирме.
Ника наклонилась ко мне, и я уловила аромат ее духов. И еще странный запах. Агрессии и враждебности.
— Работай дальше, кто же тебе мешает? Гнобись в вонючей конторе…
— Пошла ты! Сама бы поработала.
— Зачем? Я бабки и так имею.
— Давно ли?
— Не твое дело!
— Спишь с толстым папиком?
— Почему папиком. Это — не папик… — И тут Ника замолкает. А у меня просыпается любопытство.
Откуда у нее такие деньги? Представить себе, что какой-нибудь рекламный магнат или автомобильный туз потерял голову от Никиных прелестей, я при всем желании не могла. На суперкрасотку Ника не тянет. Внешность самая обычная, правда, когда накрасится — ничего. Фигура — средняя. Шарма — ноль, обаяния — тоже. Откуда же у нее деньги? Стала наркодилером? Это больше смахивает на правду. Но тогда Ника может загреметь в любой момент. Хотя она порядком треплет мне нервы и кровь, но все же это — моя сестра…
Она садится рядом со мной на диван. В другом углу. И, не глядя на меня, впивается в экран. Потом берет пульт и переключает. Так она делает всегда. Но сейчас я не спорю с ней. Мне страшно.
— Ника! — окликаю я ее.
— Что? — цедит она сквозь зубы.
— Ты связалась с наркотиками? Распространяешь их?
— Какое тебе дело?
— Ника! Не надо! Я буду делиться с тобой зарплатой. Только прошу тебя, не связывайся с наркотиками, дилерами, перекупщиками. Тебя подставят, и ты загремишь. Станешь стрелочником.
— Не хочешь носить мне передачи?
— Ника! — хватаю я ее за руку. — Не надо!
В ее взгляде что-то мелькает.
— Дура! — бросает она, высвобождая свою руку. — Ничем таким я не занимаюсь.
— Правда, Ник? Честное слово? — обрадовалась я.
Она посмотрела на меня, как на идиотку.
— Клянусь на Библии!
По телевизору показывали очумелый боевик. Пальба, грохот. Негр мочит всех из автомата. Высоченный небоскреб, похожий на рождественскую свечку, медленно оседает от взрыва террористов…
— Как Паша? — Это был последний Никин кавалер. В меру щедрый в отличие от других.
— Без понятия. Я его давно не видела.
Значит, это не Пашка. Ее содержит кто-то другой. Но кто? Рано или поздно Ника пробалтывалась мне о своих ухажерах. Ей нравилось хвастаться своими трофеями. Но здесь она молчит. Как воды в рот набрала. И это непонятно.
— Он богат? — захожу я с другого конца.
— Кто?
— Ну твой новый спонсор?
Ника делает глубокий вздох. Хрупкое взаимопонимание, установившееся между нами пару минут назад, нарушено.
— Ав-ро-ра, — раздельно говорит она. — Ты мне надоела. Понимаешь? Я имею право на свою личную жизнь или нет?
— Конечно, имеешь. Но мне интересно знать, как у тебя на личном фронте. Все хорошо?
— Прек-рас-но, — отчеканивает она. — Лучше не бывает. Но тебе я ничего не скажу.
— И даже не познакомишь?
— Тем более.
— Боишься — уведу?
— Вот именно!
— Странно!
— Почему?
— Да так.
Ника встает с дивана и начинает раздеваться. Стягивает через голову платье. Остается в одних трусах.