Шрифт:
Конрад Фиалковский
Право выбора
Автомат замкнул выходные шлюзы, и внутренность кабины виднелась теперь только на экране. Тело лежало на операционном столе, белом, прямоугольном, под яркой голубой лампой. По нему ползала черная змея автомеда, залечивающего поверхностные ранения.
– ...Он упал во время приземления, - сказал Толев.
– Выключил автопилот, чтобы избавиться от автоматов, контролирующих движение, и сел на деревья. Слишком быстро потерял скорость, - пояснил он.
Фар отвернулся от экрана.
–
– спросил он.
– Один. Такой глупый щенок! Наслушался лекций на тему "Веди машину без автопилота" и захотел проделать все самостоятельно.
"Выживет ли?" - подумал Фар и направился к пульту управления операционной.
Ин уже сидела у гомотрона.
– Что нового, эскулап?
– спросила она.
– Какой-то парень. Разбил ракету при посадке.
– Ну что ж, починим его, - улыбнулась она Фару по-своему, только глазами.
– Он сильно разбился...
– Дай мне данные о его состоянии.
Фар подошел к пульту управления автомеда и нажал красную кнопку с надписью "Информация". Он всегда поражался тому, как мало времени необходимо гомотрону, чтобы собрать и выдать сведения о состоянии больного. За десять-пятнадцать секунд автоматизированный прибор узнавал об индивидуальной анатомии и физиологии человека больше, чем он, Фар, за все годы своего обучения.
– Будь я гомотроном, я кончил бы обучение за пять минут, - сказал он как-то Ин.
– И был бы неинтересным, узкоспециализированным автоматом, с которым я не могла бы выдержать ежедневных четыре рабочих часа.
– Я был бы гениальным автоматом...
...Да, это было, когда они возвращались под дождем домой. Вероятно, была весна, так как листья на деревьях были маленькие и ярко-зеленые. Они возвращались по широкой серой трассе виробусов с блестящей от дождя поверхностью. Оба промокли и дрожали от холода, хотя солнце светило все время. По краям стояли мокрые автоматы - те, что выдают справки, и те, что на прогулках раздают детям конфеты. Автоматы не замечали дождя, не ощущали холода и, как всегда, мигали, реагируя на приближение людей.
Именно тогда он сказал, что хотел бы быть автоматом, хотя бы гомотроном. Потом их подобрал какой-то виробус, и они сушили скафандры под инфракрасными излучателями.
Лампочка над клавишей "Информация" погасла, зажужжал зуммер. Гомотрон уже узнал все. Там, в глубине, за пультами, в белых сосульках кристаллов, оплетенных запутанной сетью проводов, кружили импульсы, конфигурация которых моделировала работу сердца, легких, печени, прохождение кровяных телец сквозь капилляры и колебания диафрагмы при дыхании. Теперь достаточно спросить автомат о реакции организма на переливание крови или еще о чем-нибудь, и он, Фар, заранее будет знать, что случится с больным, когда он применит то или иное средство.
– Какой пульс?
– обратился он к Ин.
– Сто шестьдесят в минуту.
– Давление?
– Сорок миллиметров ртутного столба. Фар, он не дышит!
– Я вижу, за него дышит автопульмомат. "Не считаешь ли ты меня слепым?" - мысленно добавил он.
– Температура падает, - сказала Ин.
– С какой скоростью?
– Не знаю.
– Проверь, пожалуйста, автомат первой помощи, - произнес Фар уже спокойнее.
– Все в норме, работает нормально, - сказала она, понижая голос.
Она знала об этом только от указателей, светящихся на пульте. Изображение внутренности кабины и тело юноши на операционном столе мог видеть только Фар. Но он не смотрел на экран. Боялся, что, если посмотрит на юношу, тот умрет. Не умер - значит, у него прекрасный организм, он не должен умереть. Фар прикусил себе язык. Он всегда прикусывал его, когда нервничал.
– Определи вероятный момент нарушения в кровообращении.
– Он сказал "нарушение в кровообращении", а подумал "смерти".
Ин ожидала этого вопроса. Она знала, что Фар спросит ее об этом, если она не скажет сама, и знала, как он не любит об этом спрашивать.
– Около четырех часов, - сказала она и улыбнулась ему по-своему.
Обычно Фар не мог представить себе, чтобы кто-нибудь другой умел так улыбаться - не всем лицом, а одними глазами.
Когда-то давно они поссорились. Операция был-а совсем несерьезная, перелом ноги или еще что-то в этом роде, с чем автомед справляется сам и почти не спрашивает мнения врача. Сообщая Фару различные данные, Ин вдруг сказала:
– Давай после операции полетим на Петрон!
Он не ответил.
– Ты и вправду не хочешь?
– спросила она.
– Займись, наконец, тем, что нужно...
– Ну, знаешь ли... Я и так говорю тебе все нужные цифры. А впрочем, автомед и без того делает все сам.
– Она была явно обижена.
– Послушай, - спросил он у нее потом, когда они уже выходили из клиники, - ты всегда чувствуешь себя у гомотрона, как на практике?
– На какой практике?
– Ну, ты рассказывала мне когда-то, что когда вы проходили теорию гомотрона, то аппарат настраивали так, чтобы он имитировал какой-нибудь трудный случай и при этом никакого больного не было...
– Ну да! И что же из того?
– А тут, в операционной...
– начал было он и не окончил.
– Конечно, нет! Я всегда помню, что там лежит человек, и делаю все как можно лучше.
– Но ты...
– Не волнуюсь так, как ты?
– Да.
– Видишь ли, - произнесла она очень серьезно, - если бы это могло помочь тому, кто лежит там на столе, я волновалась бы и нервничала, как только могла. Но ведь ему это не поможет, - так зачем же делать то, в чем нет смысла?
Он не ответил. Смотрел вниз по каменной лестнице, ведущей из клиники на гелиодром. "Так аргументировать мог бы и автомат", - подумал он.