Право выбора
Шрифт:
Бобби и я обменялись понимающими взглядами, и наши глаза улыбнулись друг другу над остававшимися серьёзными губами.
– Вернёмся к нашей истории, - предложила я.
Я смотрела на склонённые головы сидящих тесной группой учеников, пока они старательно записывали придуманную нами историю. Дождь проносился за окном словно длинные, вздымаемые ветром шторы. Капли дождя были прекрасны, но их было так много, что, казалось, я могла протянуть руку
– Учитель, Учитель!
– голос Марии вернул меня в класс. – Потолок! Потолок! Её слепое лицо выражало крайнюю степень обеспокоенности. Я взглянула, моя рука непроизвольно вскинулась вверх в защитном жесте.
– Вниз! – Крикнула я. – Все на пол!
– и бросилась через класс, увлекая за собой открывших от удивления рты учеников. Мы повалились на пол ниже уровня моего учительского стола за мгновенье до того, как остатки потолка отделились и тяжело схлопнулись над нами, стол и стулья приняли на себя их вес, сохранив в целости наши дрожащие тела.
Кто-то подо мной причитал: «Все мои бумаги порвались! Все мои бумаги порвались!»
И я услышала, как Бобби со сдерживаемой тоской глухо произнёс:
– Всё разрушено. Теперь всё разрушено…
Мы написали другую историю - позже. Совсем немного позже. Солнце, выглядевшее широким светящимся кольцом в окружавшем его вечном тумане, молочным свечением заливало наш класс. Остатки крыши и потолка были удалены, и натянутый по диагонали большой кусок брезента, закреплённый на самом высоком углу уцелевшей стены, давал нам тень во второй половине дня. С другой стороны новой, уменьшившейся в размерах детской площадки из самана и обломков старых кирпичей возводилась наша новая школа. Сквозь тихое гудение класса я могла слышать крики дроздов, созывавших друг друга к воде, которая просачивалась около поднявшихся по колено посевов пшеницы, окружавших старую игровую площадку. Может быть, к осени у нас снова будет хлеб. Может быть. Все было по-прежнему неопределённым. Но «может, когда-нибудь» - это всё же большой шаг вперёд в сравнении с «больше никогда».
Наша классная доска вновь была собрана воедино, и, за исключением нескольких небольших участков, которые отказались что-либо запечатлять, на ней можно было писать серыми угольными палочками, которые мы раздобыли на полке отдела Художественных Товаров.
– Кто-нибудь готов ответить?
– спросила я.
– Я могу, - немедленно откликнулся Виктор.
– Это ещё на два дня.
– Ха-ха!
– сказала Селия.
– На четыре дня!
– Ну, мы, кажется, разошлись во мнениях, - сказала я.
– Давайте попробуем разобраться в этом вместе. – Итак, во-первых, сколько у нас людей, Виктор?
– Десять человек, - ответил он, сверившись с классной доской.
– Правильно, - сказала я.
– А сколько банок бобов? Мэйлина?
– Пять, - ответила она.
– И каждой из них хватит для двух человек в течение одного дня.
– Правильно, - сказала я. – Итак, на сколько дней этой еды хватит для десяти человек?
– На один день, - ответила Мэйлина.
– Совершенно верно. Тогда что случилось?
– Все, кроме двух человек, упали в Западный Провал, - сказал Бобби. –Прямо вниз, на самое дно, где не слышно звука падения брошенного туда камня.
Он говорил уверенно. Он считал это частью нашей математической задачи.
- И что?
– сказала я.
– Было пять банок бобов, и вот теперь десять порций, и только два человека, - сказал Виллси.
– И что? – спросила я.
– Так два человека могут поесть пять раз каждый.
– И что?
– Таким образом, у них обед обеды на пять дней, и это на четыре дня больше, чем на один день! Вот так!
– воскликнул Виктор.
– Эй!
– Селия была возмущена. – Я так и сказала! А ты сказал - ещё на два дня!
- Ай!
– сказал Виктор. – Дурацкая задачка! Ещё никому не удалось перебраться через Западный Провал.
– Много людей упало туда, - спокойно сказала Глорианна.
– Моя бабушка, и моя тётя Глория…
В тишине воспоминаний снова можно было услышать тихие скрипящие звуки переклички дроздов. Яркая вспышка на небе вывела нас из оцепенения. Бесформенный клин внезапно очистил солнечный нимб, и на мгновенье разлился ярко-синий блеск, прежде чем вновь вернулось молочное свечение.
– День сегодня такой яркий, - сказала Мария мечтательно.
– И вода Солёного Озера так блестит, что я не могу смотреть на неё.
– Ты в любом случае не можешь смотреть, - сказал Кен.
– Почему ты всё время говоришь о каких-то наблюдениях, если не можешь видеть?
- Потому что я могу. Начиная с Разорванного Времени, - сказала Мария.
– Я ослепла вскоре после рождения. Совсем ослепла. Вообще ничего не видела. Но теперь я могу смотреть, и я вижу – где-то там, внутри меня. Но я ничего не вижу сейчас. Я могу видеть иногда, время от времени. Но то, что я вижу, потом происходит! Не так, как я это вижу, но похоже! – Она утвердительно склонила подбородок.
Дети молча смотрели на нее, и я вот о чём я подумала. Мы потеряли так много – так много! И Мария многое потеряла, в том числе - её слепоту. Может быть, мы приобрели больше, чем потеряли?
И тогда Бобби воскликнул:
– Что случилось, учитель? Что произошло? И почему мы остаёмся здесь? Я помню, с другой стороны Западного Провала был город, который не был разрушен. И жевательная резинка, и гамбургеры, и - эскалатор, если нужно подняться наверх, чтобы купить цветной телевизор. Почему бы нам не пойти туда? Почему мы остаемся здесь, где всё разорвано?
– Разрушено, - автоматически поправила я.
Дети ждали ответа. Их лица повернулись ко мне в ожидании, что я сейчас поставлю завершающую точку в бесконечных дискуссиях, которые постоянно велись вокруг них.
– Что вы сами думаете? – спросила я.
– Как вы полагаете, что случилось? Почему мы остаёмся здесь? Подумайте об этом некоторое время, а затем давайте напишем еще одну историю.
Я наблюдала, как порывы ветра пробегают по пшеничному полю, и размышляла. Почему мы остаемся здесь? Западный Провал - одна из причин. Через него до сих пор не перекинут мост, отчасти потому, что жить стало важнее, чем идти, отчасти потому, что никому не хочется потерять кого-либо ещё. Страх разделения по-прежнему остаётся слишком сильным. Мы знаем, что место людей здесь. И никто не стремиться в одиночку встретиться лицом к лицу с неизвестностью.