Православная цивилизация
Шрифт:
Это предполагает новую технологию извлечения прибыли - не за счет разницы во времени производства товаров, где необходимы новые научно-технические прорывы, а за счет разницы в достоинстве товаровладельцев. Система духовного производства снова становится гуманитарной: она направлена не на преобразование природы и открытие новых форм вещества и энергии, а на манипуляцию человеческим сознанием и открытие все новых вариантов различия престижного и непрестижного, передового и отсталого, несущего печать избранничества и - печать изгойства.
Так модерн попал в ловушку
Проект расставания с аскезой, выразившийся в тотализации принципа экономии усилий и перехода к игровому принципу "неангажированного субъекта", ничего не принимающего всерьез, оказался чреват специфическим открытием. Оно состояло в том, что наилучшим способом экономии усилий является их переложение на других, менее достойных. Постиндустриальное общество, мыслимое прежде в формационной - временной перспективе, стало мыслиться в перспективе пространственной.
Различие между индустриальной и постиндустриальной формацией превратилось в пространственное различие избранных регионов мира, сбросивших с себя ярмо промышленного труда, и регионов второго сорта, уделом которых остается библейская заповедь: добывание хлеба насущного в поте лица своего. Снова, как в далекие исторические времена, знаком лучших становятся не показатели, отличающие массовый рутинный труд от труда более творческого, а значит - более ответственного, а показатели, относящиеся к отличию труда в любом виде и качестве - от праздности, ответственности - от безответственности, необходимости за все платить наличными - от привилегии пользоваться всем по праву рождения.
В этом свете и следует понимать либеральную критику демократии равенства в пользу демократии свободы. Свобода обретает признаки привилегии тех, для кого общие требования, касающиеся трудового образа жизни, законопослушания и нормы,- не указ. Свобода творчества как идеал классического модерна подменен свободой от всякого, в том числе и творческого труда в пользу не омраченного никакими заботами и обязанностями досуга. Словом, творческая свобода заменена архаическим идеалом господской свободы, замешанной на расовом, классовом и ином "избранничестве".
Весьма вероятно, что путь обращения человечества к религиозно-аскетическому идеалу лежит через новую демократию равенства. В той мере, в какой нынешние изгои и отверженные научатся лучше себя защищать - в социальном, политическом и военном (геополитическом) отношении, господам мира предстоит отвыкать от явочным порядком захваченных привилегий и задуматься о хлебе насущном.
Сегодня их "аристократическая" постиндустриальная "досужесть" целиком основана на глобальных экспроприаторских практиках. По мере сужения соответствующих возможностей будет дискредитирован и гедонизм как тупиковый путь, как извращение культуры и затмение разума.
РОЛЬ ПРАВОСЛАВНОЙ ИДЕИ
В ГЛОБАЛЬНОМ МИРЕ
В заключение остается окончательно рассеять недоразумение, тяготеющее над цивилизационным типом
Мировое призвание Православия совсем в другом: в том, чтобы заново утвердить, "переоткрыть" единство человечества - единство "эллина и варвара", "язычника и иудея",- которое впервые явилось вместе с христианством и постепенно было утрачено на пути секуляризации.
Мы теперь знаем, почему это произошло. Секулярный проект "эмансипации человека" страдал неизлечимой противоречивостью: он одновременно обещал освобождение человечеству и лишал его необходимых духовных творческих сил, необходимых для этого.
Гедонистическое эмансипаторство ни в чем другом так не реализуется, как в праздности и безответственности. А это предполагает, в свою очередь, что соответствующие тяготы труда и ответственности будут переложены на других, признанных "не такими, как мы", "низшими". Отсюда - дорога к современному империалистическому глобализму, заново поделившему человечество на господскую расу и расу отверженных.
Если мы и в самом деле мечтаем об освобождении всего человечества, а не одной только привилегированной его части, нам предстоит переинтерпретировать эмансипаторский проект европейского модерна, избавившись от его гедонистическо-индивидуалистической, потребительской интенции.
И тогда нам открывается подлинный лик свободы, каким он открылся христианству: свобода духа есть богосыновство, и оно предполагает величайшую, всеохватную ответственность и за всех живущих на земле людей, и за природу планеты, оскверняемую безответственными потребителями.
Свобода есть не расслабленность, а величайшее сосредоточение, величайшее напряжение духа, прорывающегося за пределы очевидного, имманентного - к трансцендентному, от материи - к идее, от готовых результатов - к истокам и генезису.
Православие есть религия сострадательности к слабым - и как таковая она представляет собой восстание против духа новой сегрегации, нового расизма, неожиданно завладевшего "передовым человечеством".
Православие есть религия Благодати, а не закона - и в этом качестве она, вместо того чтобы выносить окончательные приговоры и заранее помечать избранных и неизбранных, утверждает чудо спасения, которое в земной жизни проявляется как чудо новой истории, расширяющей казавшиеся окончательными границы и возможности пространства. Те, кому отказано место в прежнем пространстве, найдут себя в новом времени и будут вознаграждены сторицей вот кредо Православия и его метаисторическая интуиция.