Православные праздники в рассказах любимых писателей
Шрифт:
– Ну, воскурили с тобой… ступ ай-по радуйся напоследок, уж Филиповки на дворе.
Я бегу темными сенями, меня схватывает Василь-Василии, несет в мастерскую, а я брыкаюсь.
Становит перед печуркой на стружки, садится передо мной на корточки и сипит:
– Ах, молодойхозяин… кр-расота Господня!.. Заговелся малость… а завтра «Ледяной дом» лить будем… ахнут!.. Скажи папашеньке… спит, мол, Косой, как стеклышко… ик-ик… – и водочным духом на меня.
Я вырываюсь от него, но он прижимает меня к груди и показывает серебряные часы: «Папашенька подарил… за… поведение!..» Нашаривает гармонью, хочет мне «Матушку-голубушку» сыграть-утешить. Но Горкин ласково говорит: «Утихомирься, Вася, Филиповки на дворе, гре-эх!..» Василь-Василия
– Анделво плоти!.. Панкратыч!.. Пропали без тебя… Отмолит нас Панкратыч… мы все за ним, как… за каменной горой… Скажи папашеньке… от-мо… лит! всех отмолит!
А там молоко толкут! Я бегу темными сенями. В кухне Марьюшка прибралась, молится Богу перед постной лампадочкой. Вот и Филиповки… скучно как…
В комнатах все лампы пригашены, только в столовой свет, тусклый-тусклый. Маша сидит на полу, держит на коврике, в коленях, ступку, закрытую салфеткой, и толчет пестиком. Медью отзванивает ступка, весело-звонко, выплясывает словно. Матушка ошпаривает миндаль – будут еще толочь!
Я сажусь на корточках перед Машей, и так приятно, миндальным запахом от нее. Жду, не выпрыгнет ли «счастливчик». Маша миндалем дышит на меня, делает строгие глаза и шепчет: «Где тебя, глазастого, носило… все потолкла!» И дает мне на пальце миндальной кашицы в рот. До чего же вкусно и душисто! Я облизываю и Машин палец. Прошу у матушки почистить миндалики. Она велит выбирать из миски, с донышка. Я принимаюсь чистить, выдавливаю с кончика, и молочный, весь новенький миндалик упрыгивает под стол. Подумают, пожалуй, что я нарочно. Я стараюсь, но миндалики юркают, боятся ступки. Я лезу под стол, собираю «счастливчиков», а блюдечко с миндаликами уже отставлено. – «Будет с тебя, начистил».
Я божусь, что это они сами уюркивают… может быть, боятся ступки… – вот они все, «счастливчики», – и показываю на ладошке. – «Промойипо-ложи».
Маша сует мне в кармашек целую горсть чистеньких-голеньких – и ласково щекочет мою ногу. Я смотрю, как смеются ее глаза – ясные миндали, играют на них синие зрачки-колечки… и губы у ней играют, и за ними белые зубы, как сочные миндали, хрупают. И вся она будто миндальная. Она смеется, целует меня украдкой в шейку и шепчет, такая радостная:
– Ду-сик… Рождество скоро, а там и мясоед… счастье мое миндальное!..
Я знаю: она рада, что скоро ее свадьба. И повторяю в уме: «Счастье мое миндальное…»
Матушка велит мне ложиться спать. А выжимки-то? – «Завтра. И так, небось, скоро затошнит». Я иду попрощаться с отцом.
В кабинете лампа с зеленым колпаком привернута, чуть видно. Отец спит на диване. Я подхожу на цыпочках. Он в крахмальной рубашке, золотится грудная запонка. Боюсь разбудить его. На дедушкином столе с решеточкой-заборчиком лежит затрепанная книжка. Я прочитываю заглавие – «Ледяной дом». Потому и строим «Ледяной дом»? В окнах, за разноцветными ширмочками, искрится от мороза… – звездочки? Взбираюсь на стол, грызу миндалик, разглядываю гусиное перо, дедушкино еще… гусиную лапку вижу, Палагею Ивановну…
Лампа плывет куда-то, светит внизу зеленовато… потолок валится на меня с круглой зеленой клеткой, где живет невидный никогда жавороночек… – и вижу лицо отца. Я на руках у него… он меня тискает, я обнимаю его шею… – какая она горячая!..
– Заснул? На самом «Ледяном доме»? Не замерз, а? И что ты такой душистый… совсем миндальный!..
Я разжимаю ладошку и показываю миндалики. Он вбирает губами с моей ладошки, весело так похрупывает. Теперь и он миндальный. И отдается радостное, оставшееся во мне – «счастье мое миндальное!..».
Давно пора спать, но не хочется уходить. Отец несет меня в детскую, я прижимаюсь к его лицу, слышу миндальный запах…
«Счастье мое миндальное!..»
Глава 11
Введение во храм Пресвятой Богородицы
Введение
Когда Мария подросла до трех лет, Ее родители, святые Иоаким и Анна, решили отвести девочку в храм Иерусалимский, чтобы там Она воспитывалась.
Они дали обет посвятить Марию Богу, и надо было его исполнить. И повели Ее в сопровождении маленьких девочек, несущих горящие свечи, в Иерусалим, в храм Господень. И удивительным образом, когда они приблизились к храму, трехлетняя малютка Мария вырвалась из рук и быстро взбежала по высоким ступеням.
И принял Ее в свои объятия великий первосвященник Захария, и сотворил нечто необычайное. Он не только ввел Ее в храм Божий, но ввел и во Святое Святых, туда, где стоял некогда Ковчег Завета и куда имел право только один раз в год входить первосвященник, а больше никто. Захария ввел Малютку Марию во Святое Святых и дал разрешение, когда Она захочет, приходить туда молиться.
Так было отмечено детство Той, Которая должна была стать Пречистым Храмом Спасовым. Оставим Ее, Святейшую Святых, молиться во Храме Господнем….
Святитель Лука (Войно-Ясенецкий).
«В день Введения во храм Пресвятой Богородицы»
Евгений Поселянин
Мария во храме
Существует предание, что по исполнении Марии шести месяцев Анна поставила Ее на землю, чтобы посмотреть, может ли Она ходить. Дитя сделало семь шагов, потом пошло обратно в руки матери. Анна решила, что дочь ее не будет ходить по земле, пока она Ее не введет в храм Господень. Когда Марии исполнился год, отец Ее устроил пир, на который собрал гостей и подносил Марию под благословение старейшин и первосвященников. Анна же радостно прославляла Бога за то, что он разрешил ее неплодие и «отъял поношение врагов ее».