Правосудие Девлина
Шрифт:
Хорошая получилась эпитафия для человека, но не для короля. Рагенильде придется много работать, чтобы победить дурную наследственность отца. И все же у них есть время, чтобы научить ее, как стать мудрым правителем, и показать, что можно совершить, когда власть состоит в союзе со справедливостью.
– Очень хорошо. Я принимаю вас как своего регента, лорд Девлин, – заявила девочка тоном принцессы, одаривающей подданных королевской благосклонностью.
В словах принцессы прозвучало необыкновенное чувство собственного достоинства, поэтому Девлин не решился уточнить, что
– Благодарю вас за доверие, – единственное, что сказал Девлин.
Эпилог
Девлин накинул на голову капюшон, пряча лицо. Серое небо предвещало скорый рассвет, однако улицы все еще оставались пустынными, а угасающие факелы едва освещали путь. Стояла тишина, и навстречу ему попались лишь несколько человек – влюбленные, а может быть, пьяницы, бредущие домой, или же труженики, чья работа начиналась рано утром. Никто не удостоил его даже взглядом. Да и с чего бы? Кто бы поверил, что человек в потертом плаще – лорд и регент королевства.
Сохранить анонимность в эти дни практически невозможно. Несмотря на все протесты Девлина, капитан Эмбет приставила к нему телохранителей. Можно по пальцам пересчитать часы, когда Девлин появлялся на людях без сопровождения бдительной тени за спиной. Избранный слегка улыбнулся. Интересно взглянуть на лицо капитана, когда она узнает, что подопечный исчез. Охрану, конечно же, накажут, а Эмбет сурово отчитает Девлина за неосторожность, потребует отчета, как ему удалось скрыться незамеченным, и постарается избежать такого промаха в будущем.
Он, возможно, все расскажет, если будет в хорошем расположении духа. Хотя Эмбет, наверное, уже привыкла, что от Девлина можно ожидать чего угодно. Другие важные особы, которых ей приходиться охранять, обычно были довольны своими покоями и лишний раз боялись покинуть их, только Девлину не чужды уловки и ухищрения. Избранный не считает прыжок из окна ниже своего достоинства – именно таким образом он и выбрался сегодня утром из дворца.
Девлин добрался до таверны под названием «Поющая рыба», когда небо уже порозовело. Однако даже в такой час в зале горел свет. Подойдя к дому, он заметил у конюшен одинокого путника, который седлал коня.
– Неплохой денек для путешествий, – сказал Девлин.
Седельная сумка выпала у Стивена из рук. Менестрель обернулся и в изумлении уставился на Девлина. В это мгновение он был поразительно похож на деревянную рыбу, которая дала имя таверне.
Девлин нагнулся, поднял сумку и стал привязывать ее к седлу.
Стивен наконец обрел дар речи.
– Что ты здесь делаешь?
– Пришел проводить тебя и пожелать счастливого пути. Разве друзьям не положено так поступать?
– Но как ты узнал?
Девлин завязал последний узел и, потянул за сумку, убедившись, что она не будет болтаться из стороны в сторону.
– Я давно догадывался, что это произойдет, – сказал он. – А вчера вечером мне стало ясно, что ты прощаешься.
– Но я же не проронил ни слова!
– Я и так понял.
Любому, кто знал Стивена, было очевидно, что он несчастлив в Кингсхольме. Но все же он не уехал, а остался в столице до весны. Менестрель выступил свидетелем на скромной церемонии, которая связала узами брака Девлина и его сестру Сольвейг. Он гордился отцом, которого назначили советником, а те, кто прежде с презрением относился к барону Бринйольфу, теперь прислушивались к его словам и спрашивали совета. Политические игры никогда особенно не интересовали Стивена, и чем влиятельней становилась его семья, тем больше он сам уходил в тень.
Тем не менее он задержался в Кингсхольме, пока не убедился, что его помощь Девлину больше не понадобится. С приходом весны в Джорск поспешил новый посол из Сельварата, чтобы принести извинения от имени императрицы Тании за возникшее недоразумение. Долгое противостояние закончилось полной капитуляцией и согласием со всеми требованиями Девлина. Пережившие зиму войска грузились на корабли и отправлялись в родные края. Леди Гемма из Эскера и ее дочь Мадрин прибыли вместе с послом, поэтому радость встречи с семьей задержала Стивена в Кингсхольме гораздо дольше, чем Девлин мог рассчитывать.
Теперь, когда приближалось лето, менестрель решил, что пора уезжать.
– И куда ты направляешься?
– Пойду куда глаза глядят. Я сообщу о себе. А может быть, до тебя дойдет одна из моих песен.
Девлину будет в самом деле приятно, если до его ушей дойдет одна из песен Стивена. Музыка всегда была частью души менестреля, настолько неотъемлемой, что Избранный изрядно удивился, когда однажды обратил внимание на то, что Стивен перестал играть у костра по ночам, да и к новым знакомым не приставал, чтобы разузнать слова неизвестных ему песен. Оглянувшись назад, Девлин понял, что в какой-то момент в ходе восстания голос Стивена смолк, а руки перестали перебирать струны. Однажды, когда он спросил об этом, менестрель ответил, что у него просто нет настроения играть. Однако его голос прозвучал так печально, что Избранный больше не решился задавать вопросы.
По странному совпадению когда-то он сам запретил Стивену сочинять песни об Избранных, не желая, чтобы незнакомые люди пели о его борьбе и отчаянии. Теперь же Девлин с удовольствием послушал бы даже ту жуткую балладу о битве с озерным монстром. Все что угодно, лишь бы снова заблестели глаза друга.
Стивен был самым невинным среди них, возможно, поэтому содеянное и увиденное на войне повергло его в ужас. В душе Девлин жалел, что не удалось оградить его от всех мерзостей войны. Будь у него другой выход, Избранный ни за что не позволил бы Стивену сопровождать его в этом походе.
– Я обещал, что позволю тебе петь все, что захочешь, если мы оба останемся живы, – напомнил Девлин, стараясь, чтобы его голос звучал бодро.
Улыбка тронула губы менестреля.
– Что же мне спеть?
– Спой, что я мудро правил, а потом ушел на покой и доживал остаток дней в окружении друзей, – ответил Девлин.
– Ну, раз ты так хочешь. Хотя мне, честно говоря, кажется, что народ лучше бы послушал о Мече… – возразил Стивен.
Девлин резко притянул Стивена к себе и крепко обнял, оборвав его рассуждения.