Правосудие любой ценой
Шрифт:
– Когда едем, красавица? – спросил Гринчук.
– Билет давай, – потребовала красавица.
– А без билета, типа, ты меня уже в вагон и не пустишь?
– Не пущу, – сурово ответила проводница.
– Правильно, – одобрил Гринчук и протянул проводнице бутылку, – подержи.
Проводница механически взяла бутылку, потом на лице ее стало проступать возмущение.
– Сейчас, – поднял палец Гринчук, раскрыл барсетку и стал искать билет среди пачки стодолларовых купюр.
Взгляд проводницы замер, потом заметно подобрел.
– Нашел, – сказал Гринчук и сунул билет проводнице. – Забирай.
– Проходите, я потом соберу…
– Забери сейчас, чего я буду мозги забивать. Еще кончаться, не дай бог, – Гринчук отобрал у проводницы пиво и вошел в вагон. В тамбуре остановился. – Какое у меня место?
– Девятнадцатое, пятое купе. Нижняя полка.
– Чего? – оглянулся Гринчук. – А это что, не люкс?
– Это купе.
– Блин, вернусь, башку секретутке сворочу. Говорил же – люкс. А, может, мы моих соседей пересадим на фиг? – Гринчук присел на корточки, чтобы видеть лицо проводницы. – Я забашляю.
– Там посмотрим, – сказала проводница. – Вообще-то мест свободных на Юг сейчас не бывает.
– Ой, посмотри, красавица, – сказал Гринчук и пошел в свое купе.
Интересное ощущение. Словно одет в средневековые доспехи. Можешь говорить, что хочешь. Можешь вести себя как угодно. Нацепил маску, и развлекайся. Забавно.
– Вечер добрый, – Гринчук остановился на пороге купе, огляделся.
Парень с девушкой, лет по двадцать. Со свежими обручальными кольцами. И выражением испуганного счастья на лицах. Молодые сидели, держась за руки, и слушали крупного мужика лет сорока, с бородой и лысиной. На приветствие Гринчука все трое обернулись, и у всех троих на лицах мелькнуло приблизительно одинаковое выражение. Даже не брезгливость, а какая-то обреченность.
– Типа, попутчики? – спросил Гринчук.
– Да, – кивнул мужик.
– Юра, – Гринчук помахал рукой. – Можно просто – Юра.
– Оля.
– Иван.
– Василий, – сказал мужик.
– Это ж надо, – восхитился Гринчук, – живого человека – Васей назвать!
Живой человек измерил Гринчука скептическим взглядом:
– Юра, ты, к сожалению, не первый, кто мне об этом говорит.
– Во, блин, – засмеялся Гринчук. – А девятнадцатое место это какое?
– Это тут, – засуетилась Оля. – Мы сейчас уступим.
– А у вас, значит, – Гринчук сделал неопределенный жест рукой, – верхние полки?
– Да, мы сейчас, когда тронемся… – Оля посмотрела на молодого супруга, тот отвел взгляд.
Похоже, они надеялись уговорить кого-то из попутчиков уступить нижнюю полку. И начинать разговор должен был муж. И не начинал.
– Все мы тронутые, – сообщил Гринчук и сел возле двери. – Я, например, могу, типа, и на верхней поспать.
– Спасибо, – пробормотала Оля.
– Ага, – продолжил Гринчук, – сверху виднее, если дама ночью на нижней полке заголится. Помню, ехал я в столицу…
Зычный голос проводницы потребовал, чтобы провожающие покинули вагон. Поезд дернулся.
– Поезд двинулся, и мы тронулись, – сказал Гринчук и допил свое пиво.
В голову отчего-то лезли шутки старые, избитые. Жутко мешали цепочка и перстень. И барсетку все время держать в руках было чертовски неудобно.
Поезд тронулся. Гринчуку забросил свою сумку на верхнюю полку, пристроил за нее барсетку, и вышел в коридор.
Вагон за день раскалился, и сидеть в купе было просто невозможно. Оставалось надеяться, что сквозняк сквозь открытые окна в коридоре смогут спасти жизни хотя бы некоторым пассажирам.
Гринчук выглянул в окно. Встречный ветер ударил в лицо. Мимо плыли огни каких-то стрелок и семафоров. И окна вдалеке. Проскочили мост.
На несколько секунд открылось шоссе, в светлых потеках автомобильных фар. Гринчук проводил их взглядом и отвернулся.
Откуда он мог знать, что как раз в этот самый момент по автостраде, на заднем сидении своего служебного «вольво» в столицу ехал начальник областного управления милиции. А если бы Гринчук даже это каким-то образом узнал, то что толку рассматривать ночью из окна поезда быстро едущие автомобили.
Генерал-лейтенант получил вызов внезапно, приказано было явиться с самого утра, поэтому выезжать пришлось немедленно. И внезапный вызов, как водится, был не только внезапным, но и очень несвоевременным.
В городе могла начаться разборка. Или, как любят выражаться журналисты, война между преступными группировками.
Генерал посмотрел в окно, на светящийся огнями поезд.
Пропал Левчик – это еще не беда. Хотя, отчего так засуетился по этому поводу Мастер, генерал понять не мог. А Мастер объяснять не стал.
Но вот то, что Мастер своими руками…
Генерал скрипнул зубами и стукнул кулаком по спинке переднего сидения. Сидевший там капитан оглянулся.
– Ничего, – буркнул генерал.
Мастера он знал давно, и карьеры свои они делали параллельно, помогая друг другу по мере сил. Боже упаси, Мастер никогда не стучал, он просто иногда подсказывал будущему начальнику областного управления милиции, кто именно может иметь информацию по тому или другому вопросу. И никогда не обращался к будущему генералу по мелочам. Только в самом крайнем случае, и только один на один. И обычно ставил генерала в известность о своих будущих рискованных операциях. Когда требовалось прикрытие.
Но вчера, второго июня, Мастер заранее ничего не говорил. Он и потом, скорее всего, ничего бы не сказал, но у генерала были и другие источники. И источники эти сообщили, что Мастер приказал приготовить с утра для разговора трех своих охранников. Пацанов быстренько скинули в подвал за городом, пристегнули к стене и оставили там дожидаться Мастера. Двери в подвале были тяжелые, в проеме сидели плотно, поэтому никто из оставшихся за пределами подвала ничего так и не услышал. Мастер вошел, оставался за дверью час, потом вышел, брезгливо вытирая руки.