Праздник Святого Йоргена
Шрифт:
— То же самое приходило в голову и мне, дорогие мои первосвященники, — спокойно сказал святой. — Однако я боюсь, что до конца разобраться в этом деле будет гораздо труднее, чем кажется на первый взгляд.
— А может быть, всё-таки попробуем? — зловеще спросил гроссмейстер. — Начальник стражи курфюрста извещает нас, что Коронного вора можно узнать по красному солнцу на груди.
— И прекрасно, — весело сказал святой Йорген. — Значит, всех надо подвергнуть осмотру.
— Всех без исключения! — вставил казначей. Он никак не мог
— Разумеется, господин казначей! — любезно согласился святой. — И начнём сверху..
— С вашего святейшества! — пробурчал казначей, несмотря на предостережения гроссмейстера.
— Я весь к вашим услугам… дорогие господа первосвященники! — сказал святой так искренне и чистосердечно, что казначей разинул рот от изумления.
Гроссмейстер, который уже начал нервничать, поспешил прервать казначея:
— Однако подобный осмотр, вне всякого сомнения, оскорбил бы религиозные чувства нашего возлюбленного народа.
— Возможно, — улыбнулся святой Йорген.
— И мы полагаем, что своим незамедлительным отбытием из города ваше святейшество могло бы избавить нас от столь тягостной необходимости… до того, как сюда прибудут стражники курфюрста… мы ждём их сегодня вечером.
— Дорогие мои первосвященники! — святой Йорген говорил с необыкновенной сердечностью в голосе. — Как ни горько мне расставаться с моим достойным и верным капитулом и вновь покидать родной город, куда я вернулся после трёхсотлетнего отсутствия, я всё же не могу не пойти навстречу пожеланиям моего дорогого тестя и гроссмейстера… Подразумевается, если мне будет выдан вполне надёжный паспорт, ибо, к сожалению, у нас нет никакой уверенности в том, что стражники курфюрста отнесутся к трёхсотлетнему святому с таким же высоким доверием, какое ему было оказано в Йоргенстаде.
— Господин секретарь, — сказал гроссмейстер, — не угодно ли вам приготовить такой паспорт. На чьё имя, ваше святейшество?
— На имя графа Микаэля фон Темпельхейма.
— Пишите, — приказал гроссмейстер, побагровев от ярости.
— Кроме того, я выражаю надежду, что, провожая меня, вы воздадите мне все почести, подобающие моему высокому сану.
— Разумеется.
— Пушечный салют…
— Несомненно.
— Духовой оркестр и звон колоколов…
— Ничего нет проще.
— Далее, вы предоставите в моё распоряжение большую соборную карету, запряжённую четырьмя соборными быками.
— Пишите, господин секретарь, — сказал гроссмейстер. Он пылал, кипел и дрожал от гнева.
— Провизии на неделю!
— Пишите.
— Семь окороков. Четырнадцать хлебов. Три круга сыра, в том числе один круг копчёного, который мне особенно понравился.
— Пишите.
— Бочку моего бесподобного соборного вина.
Святой капитул окаменел.
— Затем плащи и ковры. Вы согласитесь, что без этого мне в дороге не обойтись?
— Вы записали, господин секретарь?
— На
Капитул содрогнулся, однако святой Йорген спокойно посмотрел на всех и добавил:
— Так что потрудитесь, господин казначей, списать оба бочонка в расход, и сделайте соответствующую отметку в соборных ведомостях, которые я имел удовольствие просмотреть сегодня утром.
Казначей покраснел и что-то пробормотал.
— Взамен я оставляю вам свой святой, запятнанный кровью плащ, хотя, к своей неописуемой радости, я убедился, что у вас есть ещё два великолепных плаща… в угловом шкафу (тягостное молчание), что свидетельствует о вашей величайшей щепетильности и предусмотрительности… Однако, по-моему, вы поступаете более чем опрометчиво, пуская на тряпки старые плащи и вытирая ими пол в винном погребе… Приготовьте мне багаж, а я тем временем попрощаюсь с моими возлюбленными паломниками.
И он величественно повернулся к ним спиной.
Святые отцы поклонились ему как можно естественнее, они краснели, бледнели, желтели, зеленели, скрипели зубами — но всё-таки поклонились и тотчас же начали, перешёптываясь, собирать в дорогу благородного графа фон Темпельхейма.
Они очень торопились, ибо граф должен был отбыть до того, как в город нагрянут стражники курфюрста.
Между тем святой, приветствуемый толпами паломников, приготовился произнести свою прощальную речь.
Прощание
И со всех сторон к нему хлынули толпы паломников, опрокидывая столы и скамьи. Телеги перевёртывались, калеки падали, а костыли их ломались на куски.
Каждый старался пробраться поближе к святому Йоргену, люди топтали друг друга и ступали по упавшим — только бы протиснуться вперёд, чтобы лучше видеть и слышать. Наконец-то будет говорить сам святой Йорген, наконец-то наступил великий миг, которого все так ждали, и его святой, достославный голос прозвучит в этом городе впервые после трёхсотлетнего перерыва. Лишь незначительная часть этой огромной толпы слышала его вчера в Соборной роще, и совсем немногие смогли разобрать, о чём он говорил с Коронным вором возле статуи, однако об этих выступлениях святого ходили самые удивительные слухи.
Наконец огромная толпа притихла. Люди стояли возле лестницы Скорби и слушали. Люди толпились на тропе висельников. Горный склон, спускающийся к источнику, был сплошным волнующимся морем людским. Стена, окружавшая сад гроссмейстера, казалась чёрной от людей. Богомольцами была забита вся Аллея первосвященников до самого моста, а на крышах и дымовых трубах устроились паломники помоложе и смотрели во все глаза. На пирамидальном тополе портного Курстена чернели целые грозди слушателей; неожиданно с глухим треском сломался самый большой сук, и с десяток юных приверженцев святого Йоргена рухнули в каменоломню.