Праздник тайфуна
Шрифт:
– Я провожу тебя до дома, падре, – Фэй взмахнула короткими волосами и перебежала улицу. Брызги от каблуков разводили круги на лужах.
– А у тебя есть минутка? – Гао усмехнулся вырвавшейся глупости. Из исповедей Гао знал три вещи: Фэй влюблена в неправильного парня, Фэй – невинная грешница, и у Фэй никогда нет времени. – Могу представить, как ты занята, Фэйфэй. Недавно в новостях говорили, как студент попал под машину, зачитавшись на ходу. Вас перегружают.
Девушка поджала губы в тонкую линию.
– Сегодня я уже опоздала по всем своим делам, нет смысла гнаться за потерянным временем. Это мой крест, Гао, мое наказание. Я не успеваю. Хотела устроиться на подработку, но на это совсем нет
– Милая Фэй, прекращай болтать чушь, не то мне станет неловко, что ты с таким графиком умудряешься находить время на нас с Иисусом.
Фэй хихикнула, запрокинув голову, гладкие пряди взметнулись на голубом ветру веером гейши.
– Как бы мне хотелось быть свободной, Гао. Как бы мне хотелось, чтобы моим грехом была праздность. Посмотри на них, – Фэй осуждающе ткнула пальцем в полицейского, прикорнувшего на припаркованном у клена служебном мотоцикле. – Откуда люди вообще берут время на жизнь?
– Они не тратят его на пустяки. На осенние ботинки, барбекю с подружками и кофе. Ты замужняя женщина, Фэй. Лучше бы в твоем воскресном списке важных дел иногда появлялся муж.
Девушка резко отвернулась, словно неосторожность Гао хлестнула ее по щеке. Гладкие волосы и дорогое пальто трогательно намокли, и падре, опомнившись, немедленно пустил ее под зонт.
– Прости за занудство, Фэй, – вздохнул Гао, когда они переходили на восточную сторону Нанкинской улицы. – Но мои книжки говорят, что замужним дамам неплохо бы иногда глядеть в сторону собственного мужа. Ты вообще мои книжки читаешь? Библию, например? Дельная вещь, всем прихожанам советую.
– Падре, – Фэйфэй закатила глаза. – Не дури мне голову. Мне двадцать лет. Я же вроде ничего. Зачем было так рано бежать замуж. Мои ровесницы крутят у виска. Я понимаю, если бы в меня влюбился принц Чарльз или господин Ма Юнь – был бы смысл подсуетиться. Но Ван Мин? Ни копейки за душой, семья обычная. Мне все это не важно, но как мама с папой допустили…
Как всякий практичный китаец, падре понимал Фэйфэй. Как христианский священник, желал научить смирению – и не находил слов.
– Представь себе – мы встречались меньше года. Я зачем-то сразу познакомила его с родителями. Так он влюбился в моего отца сильнее, чем в меня. Они как будто нашли друг друга после десятков лет, потерявшиеся родственные души, индийские сестры-близнецы. Вот пусть бы папа сам за него и выходил! Знаешь, он считает, что Ван Мин добьется успеха. Из уважения не дает ему денег, не помогает в продвижении. Смешно. Я замужем, живу на папину кредитку, а мой муж не может себе позволить лишний раз взять такси. Я даю ему денег на носки и подарки мне. Мы до сих пор живем в доме моих родителей, потому что Ван Мин не может купить квартиру, где нас не съедят подвальные крысы. Мой отец раздаривает загородные дома партнерам по бизнесу, но сам мечтает собрать «четыре поколения под одной крышей» и точно не будет помогать с отдельным жильем. А моя карьера? Знаешь, зачем папа поступил меня в вуз? Чтобы в будущем муж мог при случае похвастаться женой с ученой степенью. А я могла бы шантажировать его, как мама: «Я потратила на тебя свои лучшие годы, а ведь могла добиться таких успехов!» Им кажется, это оздоравливает атмосферу в семье. Давай здесь свернем на Чанань-лу. Это грустно, падре. Зачем люди женятся, когда не любят? А потом – зачем продолжают жить вместе без любви? Это же очевидно: когда любишь, а когда нет. И если твое сердце нашло свое место, то нужно не переставать любить, нужно все время сильно, старательно любить, не оглядываться назад, не давать себе ни минуты передышки. Иначе все сломается. А если все сломалось, то не починить. Зачем дальше себе врать, зачем врать людям, которые тратят свою жизнь на тебя. Надо уметь проигрывать с достоинством, а не сидеть во вранье со счастливыми лицами.
Гао едва удержался от смеха. Несчастная в браке и влюбленная в неподходящего мужчину, Фэйфэй оправдывала разводы. И конечно, она не могла найти более удачного конфидента, чем католический священник.
– Мне так грустно, падре, – ее губы искривились красным конфетным бантом в серой пелене дождя и вновь раскрылись. – Я не хочу так же врать. Но делаю это каждый день. Зачем? Бэй говорит, что жизни без вранья нет. Что мы обманываем на каждом втором вдохе. Если не можешь врать, то жизнь не для тебя.
– Бэй? – холодный ветер задул под плотное сукно сутаны, застигнув Гао врасплох. Отродясь в Шанхае не было таких суровых осеней.
– Подружка. Или друг. Если честно, я ни разу не спрашивала. Мы общаемся только в Интернете.
Падре остановился. Фэйфэй поскользнулась и ухватилась за его руку, чтобы не упасть. Капли дождя попали на удивленное лицо.
– И давно общаетесь? На каком сайте?
Девушка растерянно молчала в ответ на резкость падре. Гао хотел было повторить вопрос, но Фэй подняла ладонь.
– Прости, падре. Я отвечу. Глупо, что сама завела об этом речь. Мы не на исповеди, и я не обязана… Но какой лицемеркой надо быть, чтобы столько рассуждать о недопустимости вранья и тут же соврать. Я была на сайте самоубийц, падре. Не говори ничего, пожалуйста. Я знаю, что даже мысли об этом – грех. Но я думаю, падре. И мне нужен кто-то, кто сможет провести меня через Дантовы круги. Это не ты, Гао. Ты не сможешь опуститься на такое дно.
Губы Фэйфэй горели в сумерках.
2
Ученики, сидевшие друг на друге за крошечным столиком с маркировкой «Горы Будды», то и дело выворачивали шеи, чтобы взглянуть на одинокую Дуняшу, мрачно листавшую «Карамазовых» возле окна.
«Я вас запомнила, – думала Дуняша, в очередной раз перечитывая про старца Зосиму, – у каждого проверю домашку в понедельник. Как тусить, так мы первые, а как глаголы учить – так это извините, времени не было, скрипка-баскетбол-бабушке помогали».
Старшеклассники зашли в «Челябинск» случайно, никто и предположить не мог, что вечер готовит им настолько пикантное развлечение – наблюдать молоденькую учительницу в вертепе разврата. Дуняша сомневалась, следует ли ей продолжать подавать хороший пример, уткнувшись в книгу и деликатно отказываясь от беседы с подвыпившими китайцами. Или возможно, проводя вечер в баре в одиночестве, она выглядит в их глазах настолько жалко, что, растеряв остатки уважения, они и вовсе перестанут делать домашние задания? Как будто того, как она изображает канадку перед их родителями, чтобы преподавать английский за несколько сотен баксов в месяц, недостаточно?
Дуняша достала из сумочки железную фляжку и сделала глоток. Закусила мятным пряником, чтобы сбить легкий запах агавы.
Вчера ей исполнилось двадцать семь лет.
– Пойдем покурим, красотка, – развязный пекинский акцент резанул ухо. Дуняша оторвалась от книжки, чтобы сладко нахамить в ответ господину Ухажеру, но увидела перед собой знакомое славянское лицо.
Миша работал пиарщиком мексиканского бара в соседнем квартале – его задача заключалась в том, чтобы приводить как можно больше иностранцев и поить их бесплатным алкоголем. У Миши за плечами была кандидатская по Платону, неудачный брак с женщиной и еще менее удачный с мужчиной, заброшенная карьера банковского служащего, несколько несложившихся стартапов и собака-терьер. Зато он здорово передразнивал пекинских простолюдинов, заканчивая все слова диалектным «эр».