Преданные
Шрифт:
Сейчас есть камеры повсюду, отряды поисковиков, интернет. А тогда ничего не было. А еще… вся полиция в городе готовилась к выпускному. Мне кажется, первые часы, когда можно было отыскать ее следы, были упущены. Через месяц поиски официально прекратили, через год нам пришла бумага, что Варю… зачислили в категорию пропавших без вести.
– В девяностые в стране пропадало очень много людей. Сотни тысяч. Более двухсот тысяч в год – точно. Криминалистам это хорошо известно. И трудности с поисками пропавших людей тоже известны. Даже сейчас людей не всегда находят. А уж в те годы! Я понимаю, что вы не
Она покачала головой:
– Варя была единственным нашим ребенком. А потом… мы не смогли. Ну, психологически мы с Виталием не смогли. Хотя мы были молоды: мне тридцать семь, ему тридцать девять. Вполне получилось бы. Но… Понимаете, если бы мы знали, что с ней случилось. Хотя бы знать точно, что Вари больше нет. Наверное, было бы легче. Понимаете, мы же не можем даже свечку за упокой поставить. Это так трудно. Даже помолиться не можем, потому что не знаем, жива ли Варя. А если она жива? Как же можно ставить свечу за упокой? Ведь есть же шанс…
Елена Сергеевна вытащила из кармана бумажную салфетку, вытерла глаза.
– Простите.
Макс сел рядом с ней. Положил руку ей на плечо.
– Шанс невелик, Елена Сергеевна.
– Я знаю. Но он есть. Пока существует надежда… Понимаете меня?
Исходя из своего сыщицкого опыта он понимал, что Вари нет в живых. Но Елена Сергеевна права: она имеет право знать, что случилось с ее дочерью.
– Думаю, вы будете ее ждать всегда. Но ведь есть причина, почему вы пришли к нам именно сейчас? Что произошло? Какая-то новая информация? Что?
– Да-да. Сейчас расскажу.
Она начала распаковывать сверток. Сначала вытащила небольшой конверт. В нем лежали фотографии.
– Вот, посмотрите, это Варя. Вот это фото сделано буквально за десять дней до… ее исчезновения. Она примеряла платье на выпускной, и мы сфотографировались. Вот здесь крупно – ее лицо.
Она разложила снимки. Макс и Андрей рассматривали. Они поняли, что в большом пакете есть еще нечто, что она хочет показать.
– А теперь… – она тяжело вздохнула.
Ей было трудно говорить, Андрей принес стакан воды, подал ей.
– Позавчера я гуляла по Питеру. Хоть этот город и украл у меня дочь, но мы с мужем любим его. Мы остановились в отеле на три дня. Виталий остался в номере, а я… Вы знаете, что-то заставило меня выйти. Мы планировали вечером пойти в Мариинку, а перед спектаклем немного отдохнуть. Муж заснул после обеда. А я вышла. И пошла. Иду по Невскому. Потом через Катькин сквер… Екатерининский то есть, его так любовно питерцы называют… Как будто кто-то меня вел в направлении немецкой кирхи… – слезы закапали по ее лицу, она их вытирала, извиняясь. – Иду, а там полно уличных художников. Рисуют. И вдруг… Вот.
Она вытащила рисунок, вставленный в простенькую деревянную рамку. На нем – никакого сомнения! – ее дочь Варя.
– Я сначала подумала, что схожу с ума, что это другая девушка. Потому что этого не может быть. Ведь не может же! Но нет: я вижу свою дочь. Такую, какая она была тогда. Он, портрет ее, стоял на мольберте рядом с другими работами одной немолодой художницы. Значит, она рисовала Варю? Когда? Как этот портрет оказался здесь? Я взяла себя в руки… Если б вы знали, как мне было тяжко! Художница как раз зазывала желающих позировать. Я села на стул и сказала: «Рисуйте меня, я хочу». Она стала рисовать. Вот, небольшой портрет получился. – Она достала лист бумаги, без рамочки. – Я его забрала, хотя он мне и не очень понравился поначалу. Вы видите разницу? Мне кажется, это две разные «руки». Портрет Вари и мой. Это я сейчас вижу, а в тот момент, когда я позировала, я только и думала о Вареньке. И я начала выспрашивать художницу. Я спросила ее: «Это очень красивый портрет, почему же девушка его не забрала?» – «Я не знаю. Куда-то спешила». – «А когда вы ее рисовали?» Мне кажется, она заподозрила, что я не просто так интересуюсь. «А вам зачем знать?» – «Мне нравится этот портрет. Я хочу его купить. Вместе со своим, разумеется». Ну, художница, наверное, поняла, что впоследствии я увижу разницу и смутилась.
В общем, мне все-таки удалось разговорить ее немного. И она призналась, что не она автор, а ее знакомая. Я поинтересовалась, можно ли встретиться с ее знакомой? «Вам не нравится, как я рисую? Вы же еще не видели свой портрет!» – она сначала сопротивлялась. Я объяснила, что к ней не имею претензий. Просто мне нравится это лицо. В общем, потом она сказала, что ее знакомая давно не живет в России, но портрет она мне продаст. Только дороже, потому что он в раме. «За три тысячи возьмете?» – спросила. Я взяла, конечно.
Вот такой разговор был. Она закончила, я расплатилась, попросила ее запаковать оба рисунка. Я ее тайком сфотографировала, чтобы позже отыскать. Снимала и место, где она сидела, все портреты, что у нее выставлены. У нее их было несколько. И мне показалось, что не все работы ее. Хотя рисует она неплохо.
Конечно, в театр мы не пошли. Муж позвонил Павлу. Они знакомы еще по Новгороду, Долин раньше работал у нас в городе, потом пошел на повышение. Вчера мы поехали к нему в отделение. Он нашу историю знает, сочувствует. Обещал найти эту художницу и расспросить подробно, откуда у нее этот портрет. И посоветовал обратиться к вам. Еще он обещал, что поможет вам, если надо будет… Ну, уточнить что-то, разузнать. По оперативной части. Так он сказал.
Я села на ночной поезд, поехала в Москву. А Виталий остался.
Мы хотим, чтоб вы взялись за это дело, Максим. Сколько бы это ни стоило! Если надо, мы продадим все: бизнес, квартиру, машину. Нам ничего не нужно. Единственное – знать, что случилось с Варей. Вы согласны?
Ее синие глаза, полные слез, смотрели на него с надеждой. Затем она встала, подошла к Максу, взяла его за руки и всем своим видом молила о помощи.
– Елена Сергеевна, сядьте. Давайте успокоимся.
Андрей молча собрал с дивана фотографии и стал снимать каждую на телефон. Потом рассматривал портреты.
– А работы дочери у вас есть?
– С собой нет. Я не заезжала домой, сразу в Москву. А фотографии всегда со мной. Но я привезу, если надо. Есть фото ее работ в телефоне, сейчас я поищу…
Макс неодобрительно глянул на Андрея – зачем он дает надежду этой несчастной женщине? Андрей сделал вид, что не заметил его взгляд.
– Я хочу вам честно сказать, – обратился Макс к Елене Сергеевне, – найти человека, пропавшего двадцать шесть лет назад – это, при всем нашем желании, почти невозможно.