Преданный друг
Шрифт:
Она спрятала лицо у него на груди, чтобы скрыть смущение.
— С тобой не боюсь. Пойду.
ГЛАВА 5. НИКА
У Олежки оказалась острая гнойная ангина. Нас положили в больницу, в детское, переполненное по весне отделение, и к концу дня голова у меня от криков, плача и топота ног просто звенела. Мой сын сразу же обзавелся друзьями из соседних палат, и, когда ему полегчало, они стали наведываться к нему, усаживались рядком на кровати и смотрели, как он играет на моем телефоне в игру.
— Мам, а можно мы пряник сейчас попробуем, а не после обеда? — умильно заглядывая
— Аппетит перебьете, как я потом вашим мамам объяснять буду? — спрашивала я «друзей», и они грустно опускали глаза и вздыхали, поглядывая на пряник и понимая, что я права. — Ладно. Разрешаю, но только вы должны дать мне честное слово, что и в обед хорошо покушаете. Вас тоже, Олег Лаврович, это касается.
— Обещаем, тетя Ника, — нестройно гудел счастливыми голосами детский хор, и я торжественно резала пахнущий медом пряник и раздавала ребятишкам, а после выстраивала их в очередь у раковины, чтобы помыть липкие руки.
Я надеялась, что нас выпишут до Олежкиного дня рождения. Лаврик запланировал приезд, распинал своих партнеров и деловые встречи из вечно забитого расписания, и я не думала, что ему удастся все это так запросто переиграть. А отмечать без папы свой день Олежка не привык.
Мы все пока не привыкли.
Я волновалась зря: сын у меня был товарищ крепкий. Он уверенно шел на поправку, безропотно принимал таблетки и полоскал горло, ложился спать по легкому движению моей брови и вообще вел себя на редкость примерно... если не считать безумия, которое периодически охватывало его, как охватывает всех без исключения избалованных родительской любовью детей.
— Ну вы как там? — каждый день спрашивал Лаврик. — Как там настроение у вас?
— Все тип-топ, — отвечала я, и Олежка, опознав по этомутип-топ, что я говорю с его отцом, бросал все и бежал к телефону, чтобы поговорить об играх и новых друзьях.
Когда Олежка спал, я бродила по отделению, как неприкаянная. Я боялась выходить за его пределы, чтобы не дай бог, не наткнуться на Егора или его маму, при мысли о которой меня бросало в дрожь, и одновременно то и дело ловила себя на мысли о том, что очень хочу его увидеть.
Почему он здесь? Неужели он бросил учебу, неужели отказался от своей мечты?
Мне сложно было в это поверить, хотя... Я ведь тоже совсем не там, где мечтала быть.
Мы с Лавриком окончательно перебрались в Оренбург где-то через год после свадьбы — умер его биологический отец, и в двадцать лет мой муж вдруг стал владельцем квартиры и пакета акций сети аптек, о которой доселе вообще не имел понятия. Сразу объявившиеся добрые друзья-партнеры отца тогда долго окучивали его, уговаривая продать то, с чем онвсе равно не знает, что делать, но Лаврик, как обычно, сдвинул темные брови и гордо решительно всем отказал — и теперь, спустя четыре года упорного труда, десяток заключенных выгодных контрактов и два выигранных крупных тендера... онзнал.
Я же после первого семестра в политехническом взяла академический отпуск и посвятила себя семье. Да, я сказала себе и своему мужу, что обязательно продолжу учебу на следующий год... Но с рождением ребенка моя жизнь изменилась так круто, что о планах пришлось
Все изменилось.
Только в прошлом году, когда Олежка уже стал совсем самостоятельным и времени у меня стало побольше, я решилась и подала документы на заочное отделение педфака в родной политех. Неожиданно — потому что это предполагало работу в коллективе. Ожидаемо — потому что оказалось, что я очень хорошо управляюсь с детьми, даже если их очень много и все они шумят.
В нашем детском саду в начале лета должна была появиться вакансия воспитателя. Я наивно понадеялась было, что смогу устроиться туда и не трогать без особой надобности деньги, которые Лаврик будет переводить нам по соглашению об алиментах — но, узнав размер заработной платы, поняла, что это нереально.
А ведь мне нужно будет еще и самой оплачивать свое обучение.
Быть независимой и взрослой мне тоже еще предстояло учиться.
***
Я увидела Егора спустя неделю после того, как нас выписали из больницы и отпустили домой. До дня рождения моего сына оставался всего день, и я носилась по магазинам, набирая продукты, чтобы приготовить ужин в честь приезда Лаврика, и — заодно, понимая, что я самая ужасная мать на свете — впопыхах выбирая подарок.
Остановилась на ракете с космонавтами, луноходом и космическим модулем. Если мой сын мыслит примерно так, как я подозреваю, то в следующий полет он отправит все свои игрушки, включая Супермена... то есть, простите, Алого Короля.
Нагруженная пакетами, от веса которых уже через две минуты стали ужасно болеть руки, я вышла из нашего местного «Детского мира», и голова у меня закружилась, когда я увидела у лестницы Егора, беседующего с какой-то молодой женщиной и ребенком. Женщина была маленькая и хрупкая, а девочка, ровесница моего Олежки или чуть помладше — золотоволосая, как ангелочек, и в момент, когда женщина положила руку Егору на предплечье, реальность ударила меня под дых и едва не сбила с ног.
Это его жена и дочь. Он приехал сюда с семьей, ну конечно, конечно же, он должен был обзавестись семьей, ведь прошло уже пять лет, и неужели...
— Ника. — Спокойный голос застал меня врасплох на последней ступеньке лестницы, куда я почти сползла. — Смотри, у твоего пакета ручка отрывается. Давай помогу.
Егор сделал шаг, еще шаг — и вот уже мне стало некуда смотреть и нечем дышать, когда весь мир вдруг оказался заключен в пространстве между нами.
— П-привет, — прошептала я так тихо, что еле услышала сама.
— Привет. — И он забрал из моих обессилевших рук пакеты запросто, словно так и было надо.
Женщина глядела на нас с легкой улыбкой на лице, ее —его?— дочь от любопытства засунула палец в рот, и я вдруг как со стороны услышала свой голос:
— Привет, милая. Как тебя зовут?
— Катя, — сказала девочка бойко. — А тебя?
— Катюша, — тут же всплеснула руками женщина. — Это взрослая тетя, ее нужно называть на «вы»!
Она виновато улыбнулась нам, когда девочка, вместо того, чтобы исправиться, просто уткнулась лицом в юбку матери и обхватила ее ногу обеими руками. Я оглянулась на Егора: он поставил пакеты у багажника стоящей у обочины серебристой машины и смотрел на них — и тоже чуть заметно улыбался; пусть не мне, но от его улыбки у меня, как обычно, захолонуло сердце.