Преданный Враг
Шрифт:
Наверное, она давным-давно ушла бы от Белова, если бы не одно "но": Оля любила своего мужа.
Именно поэтому она никак не могла решиться на самый крайний шаг. На одной чаше весов был покой ее самой и ее сына, их безопасность и, по большому счету, все их будущее, а на другой - одна только любовь, загадочная и непостижимая, как сама жизнь.
Эти бесконечные раздумья, сомнения и собственная нерешительность выводили ее из себя. Плохо было и то, что Оле совершенно не с кем было посоветоваться. Ну не с бабушкой же, в самом деле, - уж та бы, без всяких сомнений, была
Проводив гостей после скомканных из-за Сашиного отъезда поминок, Оля уложила сына и вместе с Катей, оставшейся ей помогать, закрылись на кухне. Они быстро убирались, причем хозяйничала, в основном, Катя - от навязчивых мрачных мыслей у Ольги все валилось из рук. У миксера заело крышку, и это оказалось последней каплей - Оля отшвырнула его и, грохнув по столешнице кулаком, воскликнула в сердцах:
– Все, Кать, никаких моих сил больше нет - ни женских, ни, блин, общечеловеческих!
Катя, конечно, заметила, что с Ольгой творится что-то неладное. Она тут же с ворчанием отодвинула ее в сторонку:
– Успокойся, все! Оставь, током еще стукнет. Что с тобой вообще происходит?!
Оля отошла к темному окну и, сдерживая из последних сил закипающее раздражение, вполголоса сообщила:
– Короче, я написала заявление на развод.
– Глупость какая!
– фыркнула Катя, закуривая.
– Ты что?!
– Глупость?!
– мгновенно взвилась Ольга.
– А ты послушай. Я живу с ним четыре года, так?! Мы познакомились, когда его ловила милиция, в день свадьбы я чуть не наступила на гранату... Ты не смейся, ничего смешного нет! Когда я рожала, он сидел в тюрьме - мне потом Томка Филатова все рассказала. Он потом клялся: все, любимая, соскакиваю, все для сына сделаю. И что, Кать?!
– она обратила на гостью глаза, пылавшие праведным гневом. Неделю назад его чуть не убили у меня на глазах! Все, не могу больше!!
– Оль, успокойся, ты Ваньку разбудишь, - постаралась урезонить ее Катя.
Оля плюхнулась за стол и потянулась к початой бутылке ирландского ликера. Руки ее заметно дрожали и, разливая густую жидкость, она пролила несколько капель на скатерть.
– А как мне прикажешь реагировать? Я что, Джейн Эйр?!
– продолжала возмущаться она.
– У нас полон дом холодного оружия, сабли какие-то, томагавки... Я вчера в комнату захожу, а у меня ребенок оптическим прицелом играет! Но я - баба, а не боевой конь! Я закончила консерваторию, у меня богатая внутренняя жизнь! И вообще, не трогай меня, я истеричка!
– голос Ольги сорвался на крик.
Шмыгнув носом, она залпом выпила рюмку и подняла на Катю глаза.
– Я подозреваю, что он убивал людей, - вдруг мрачно призналась Ольга.
Затушив сигарету, Катя растерянно опустилась на стул напротив нее.
– Я не знаю, Оль, что тебе сказать. Все это так, да...
– задумчиво произнесла она после паузы.
– Но с другой стороны... Он твой муж, он отец твоего ребенка, с ним ты как за каменной стеной была, забот не знала...
– Кать...
– Что "Кать"?! Ты послушай меня и не перебивай!
– прикрикнула она. Он тебя любит, а это не последнее дело, ты уж поверь старой перечнице...
Ольга подавленно молчала. Катя взяла пузатую бутылку и налила еще - ей и себе.
– Развод, не развод - это тебе решать, конечно. Но только не сейчас, вдруг взмолилась она.
– Ну дай ты ему из ямы выбраться, худо ему сейчас покушение это, Таню мы похоронили...
Оля вдруг громко всхлипнула.
– Жалко дурака...
– И мне жалко, - согласилась Катя.
– Все равно люблю ведь...
– по щекам Оли покатились крупные слезы.
– Вот видишь, Оленька, любовь-то она как... Катя тоже всхлипнула и, безнадежно махнув рукой, прикрыла ей глаза.
– Катя...
– Оля неуверенно улыбнулась сквозь слезы.
– Что ж делать-то?
– Давай свое заявление, - решительно кивнула Катя, - я порву...
XX
Старый дверной замок открылся с резким щелчком, прозвучавшим в полной тишине неожиданно громко. Саша перешагнул порог родительского дома и замер. Зеркало в прихожей было занавешено черным тюлем, Белов повернулся к нему и осторожно провел рукою по ткани.
– Ну вот и все... Все кончилось, мамочка...
– потерянно пробормотал он.
– Ни черта хорошего ты от меня так и не дождалась...
Вряд ли он смог бы объяснить даже самому себе, что заставило его приехать сюда, в опустевшую квартиру матери. Тут была и острая боль потери, и гложущее чувство своей неизгладимой вины в ее смерти, и беспомощность ребенка, в сложной ситуации ищущего помощи и поддержки у самого близкого человека - у мамы. Он прошелся по коридору, заглянул зачем-то на кухню, потом - в свою комнату. В подсвеченном аквариуме плавали равнодушные ко всему на свете рыбки. Саша открыл коробочку с кормом и бросил им пару щепоток.
– И стрельба эта... никто же не мог предположить, что так случится...
– задумчиво и виновато продолжал он.
– Ты только не переживай за меня. Представь, что я военный, - там ведь тоже стреляют...
Он тяжело вздохнул и направился в комнату матери. На спинке стула лежало платье Татьяны Николаевны. Не зажигая света, Саша взял плечики, аккуратно повесил на них мамино платье и убрал его в шкаф. При этом он не прекращал свой покаянный монолог.
– Если я буду знать, что ты меня простила, клянусь, я выживу. И из-под этого пресса выберусь. Выживу... Ты ж меня знаешь, мам, я пацан упертый.
Закрыв дверцы шкафа, Саша устало опустился на диван. Напротив, на столе, стояли фотографии его родителей. Он взял в руки снимок мамы - раньше он висел на стене, теперь они с отцом были рядышком. На его глаза навернулись слезы.
– Я у тебя переночую сегодня, - обратился Саша к улыбающейся с фотографии матери.
Он поставил фото на стол и, как был, прямо в пальто, прилег на диван. Несколько секунд он смотрел невидящим взглядом в потолок, а потом повернулся на бок, уткнувшись лицом в диванную спинку, и натянул на голову полу пальто.