Преданья старины глубокой
Шрифт:
– Про это и так все знают, – перебил Баюна Яромир.
– Конечно. Только вот никто не знает – отчего он такой бессмертный. А ключ тому – старый-престарый колдунский способ. Душу свою отдельно от тела хранить – в предмете каком-нибудь. И жить тогда можно долго-предолго – пока предмет этот невредим. Вот некоторые колдуны так и делают – колдовством черным жизнь продлевают, по кольцам да склянкам волшебным смерть свою хоронят. Ни старость их не берет, ни болезни. А Кащей вдобавок всех обскакал – какой-то особенно хитрый способ выдумал, путами чародейскими ту иголку с телом своим связал. Так что он
– Так вот оно в чем дело… – присвистнул Яромир. – Да уж… Я, конечно, догадывался, что здесь что-то такое… Ладно, а в чем подвох?
– Какой подвох?
– Если б в этом способе никаких подвохов не было, им бы все колдуны поголовно пользовались, – спокойно пожал плечами волколак. – Да и вообще – в чернокнижии куда ни плюнь, так везде какая-нибудь каверза таится. За все платить приходится.
– Правильно мыслишь, перевертыш… – мурлыкнул Баюн. – Есть подвох, и немалый. В волшбе даром ничего не дается. А черное колдовство – самое каверзное, самое подлое. Дает щедро, а отнимает еще щедрее… Немногие на такое решаются – душу свою отдельно от тела держать. Тяжело это, тяжело и болезненно – самое себя в клочья разрывать. Это означает перестать быть собой, утратить человечность, превратиться в чудовище – бездушное, бесчувственное, бессердечное. Будешь хоть и живой… но все равно что мертвый.
– Не всякий решится, – криво усмехнулся Яромир.
– Не всякий. Вот Джуда-колдун тоже такое себе наколдовал по кащееву примеру – но осторожненько, с оглядкой. Он не всю душу припрятал, а только частицу малую – оттого убить его все же можно, хотя и очень непросто. Да и стареть он по-прежнему стареет… хотя и медленней раз в десять. Однако ж зато и нрав у него прежний остался – злонравный, жестокосердный, на сласти телесные падкий… но он и раньше таким был. Каким Джуда прежнюю жизнь жил, таким же и нынешнюю живет, ничуточки не изменился.
– А Кащей, значит, не побоялся целиком…
– А чего ему бояться? Кащей – он непрост, непрост… Как и я – единственный в своем роде. Батюшка у него – Вий Быстрозоркий, демон подземный. А матушка – Жива Красопаня, богиня небесная. Бессмертным-то он и раньше был – с такими-то родителями! Да вишь, мало ему показалось, пожадничал, решил вообще от всех возможных бед уберечься, вот и отковал себе иголочку волшебную… Так что теперь он бессмертный из бессмертных, неуязвимый из неуязвимых – на всем белом свете нет ему ни преград, ни соперников. Один-единственный остался способ ему навредить – та самая иголка. Правда, сил на некоторое время можно лишить – чарами особыми – да только это ненадолго. Убить ведь все равно не выйдет – полежит Кащей некоторое время бессилком, оклемается, да и встанет таким же, как был. А коли ему воды дать напиться – так и еще раньше подымется. У воды мощь великая, животворящая…
– А на дуб-то зачем эту иголку повесил? Лучше б под подушкой держал…
– Да нет, не лучше. Остров Буян – средоточие волшебства, одно из последних Дивных Мест. Там эта иголка сильней всего действует, от камня Алатыря мощь берет неисчерпаемую. Оттого-то Кащей
Яромир помолчал, задумчиво жуя травинку. Иван тоже молчал, жалобно глядя на друга-оборотня – сам-то он даже не пытался понять, о чем рассказывает всезнающий кот, понадеявшись на куда более сметливого товарища. У того опыта жизненного больше, да и голова лучше работает…
– Еще что-нибудь полезное знаешь? – наконец открыл рот Яромир.
– Все, что знал, сказал, – скучным голосом ответил Баюн. – Дальше сами разбирайтесь.
Серый Волк сурово щелкнул клещами.
– Хоть режьте меня, хоть вешайте, хоть водой мойте – больше ничего не знаю, – равнодушно откликнулся Баюн. – Отправитесь на остров Буян – найдете дуб, на дубу сундук, в сундуке медведь, в медведе заяц, в зайце утка, в утке яйцо, в яйце смерть кащеева. На этом сказка вся.
– Врешь ведь, поди…
– Кот Баюн отродясь не врал – всю жизнь только правду сказывал, – гордо промурлыкал котяра.
– Ну, все когда-то бывает в первый раз… Как думаешь, Иван, поверим этой кисе?
– А что ж делать-то? – утер нос рукавом княжич. – Нечего делать-то. Коли уж он единственный, кто доподлинно о кащеевой смерти ведает, так особо перебирать не приходится – либо так, либо никак… А не то худо будет.
– Устами Ивана глаголет сама истина… – медленно кивнул Яромир. – Правда, сумбурно и бестолково, но все же глаголет.
– Ну что, довольны, суки? – сердито замахал хвостом Баюн. – Получили, что хотели? Тогда развязывайте. Недосуг мне с вами, дел по горло…
– А вот мы тебя сейчас к князю Всеволоду отвезем – он тебя и развяжет… – хлопнул его по пушистому боку Яромир. – Ишь, жирку-то нагулял, мордатый…
– Сука! Не пойду я с вами, не пойду!.. Не заставите!
– А мы и не собираемся, – отмахнулся оборотень, прикладывая ладонь ко лбу. – Иван, глянь – это не за нами?..
– За нами! – обрадовался княжич, поднимаясь на ноги и отряхивая задницу, испачканную землей.
На восходе занималась заря. Ночной мрак рассекли первые лучи неласкового осеннего солнышка. И в этих лучах отчетливо проявилась избушка на курьих ножках, торопливо семенящая меж деревьев. В окне виднелось улыбающееся старушечье личико.
– Ау-у, бабуля, дуй сюда!.. – замахал руками Яромир.
– Спешу, яхонтовый!.. – откликнулась Овдотья Кузьминишна.
Изба протиснулась между двух старых дубов, аккуратно переступив через огромный корень, и замерла как вкопанная. Скрипнула дверь, и на крыльцо вышла предовольная баба-яга, на ходу вытирая руки о полотенце.
– Что, касатики, изловили-таки котика? – добродушно спросила она, с силой ударяя ногой по нижней ступеньке.
От удара раскрылась складная часть крылечка, опускающаяся до земли. Отправляясь в путешествие избушкой, бабы-яги, конечно же, всегда его поднимают – чтобы не цеплялось в дороге за что попало.
– Давайте, молодцы, затаскивайте его! – скомандовала старуха, открывая дверь пошире.
Иван с Яромиром поплевали на ладони, встали по разные стороны от Баюна и сунули руки ему под живот. Там их пальцы встретились и покрепче ухватились друг за друга.