Предать свою душу огласке
Шрифт:
Летом 1989 года учеба в институте осталась позади, и я в спешке уехала в деревню к родителям. Я лишила себя выпускного бала, мне было не до веселья. Я ничего не объяснила и не оставила контактов своим однокурсникам. Меня в их жизни после последнего экзамена просто не стало. Даже диплом свой я забрала много времени спустя, можно сказать, приехав в институт украдкой.
Обо всем происходящем со мной знала только моя близкая подруга по комнате в общежитии. В комнате мы жили вчетвером. Две девчонки были мои однокурсницы, а третья на два курса младше нас училась. Мы все были очень дружные. За почти три года совместного проживания конфликтов
Из родительского дома я не выхода совсем, в сад и тот не выходила, мне было очень стыдно перед соседями. Без дела не сидела. Родители купили швейную машинку, много всяких тканей, и я строчила целыми днями пеленки, шила распашонки, ползунки, шапочки. Раньше в магазинах было сложно что-то купить, поэтому даже наряд на выписку из роддома для новорожденной я сшила сама, от чепчика до пододеяльника с кружевами и несложной вышивкой.
В тот период времени по телевизору свои чудеса исцеления на расстоянии демонстрировал Кашпировский. Я сидела перед экраном телевизора и умоляла свой организм рассосать мою беременность. Показываться врачу и вставать на учет по беременности отказывалась категорически. Первый раз с мамой поехали к гинекологу, только когда надо было оформлять декретные (тогда я не понимала что это, но все же подчинилась её давлению).
Родителям было больно видеть мои переживания, наверное, поэтому, мама даже предложила оставить ребенка в роддоме, но я наотрез отказалась. Было и наоборот, подбадривание – мама, увидев в журнале картинку с беременной женщиной и мужем рядом с ней, сказала, что в следующую беременность твой любимый тоже будет рядом и будет тебя поддерживать. Я на эти бредни злилась, ведь мне надо было пережить предательство того, кому верила, и который загнал меня в такую ситуацию, в которой я больше всего на свете боялась оказаться.
Позже, когда мне было уже не так психологически больно (хотя больно даже спустя десятилетия), мама рассказывала, что мою беременность вне брака обсуждали все их знакомые, вплоть до руководителей хозяйств со всего района. Винили и меня, наверное, но больше всего осуждали протест матери моего будущего мужа. Не понимали, как она могла так поступить, ведь сын на ее глазах очень долго со мной встречался. Более того, наши родители дружили. Кроме этого она сама предлагала мне поддержать его, когда он уезжал к репетитору, и когда был «на помидорах» (мы вместе возили ему теплые вещи), и когда ездили на присягу. В общем, людская молва перемывала нам «кости» громко и долго. Мать его оправдывалась лишь тем, что сыну надо получить образование, а потом хоть с помойки пусть жену приведет, а отец занял позицию «моя хата с краю, ничего не знаю». Вот так жестоко по мне «проехали».
В то лето, когда я от стыда пряталась от людей в стенах родительского дома, будущего отца моей дочки (он пока ещё служил в рядах Армии) положили с язвой двенадцатиперстной кишки в военный госпиталь. К несчастью, там старшей медсестрой работала мамина тетя, и которая с болью в сердце видела, что будущий папаша совсем не скучал, к нему частенько приходила симпатичная девчонка, и даже приносила ему цветочки.
Мама пыталась мне помочь разными способами, и даже не совсем корректными – по деревне она пустила слух, что своему будущему зятю они с отцом подарят новую машину «Волгу». За это мне пришлось расплачиваться душевной болью – друг будущего мужа потом несколько лет над нами глумился, называя эту манипуляцию попыткой купить зятя.
Спустя много лет, выносив уже вторую беременность, которую муж просто навязал мне, я молила Бога простить меня за то, что мне не довелось быть счастливой ни в одной своей беременности. Я и сейчас вымаливаю прощения у своих дочек, что так не хотела их рождения. Считаю, что это самый страшный грех, который я совершила в жизни, и который не хотела бы искупить их потерей. Пусть что угодно, лишь бы они были живы, здоровы и счастливы.
Итак, 24 сентября 1989 года у нас родилась дочка. В палате девчонки хвастались своими мужьями, рассказывали, как те перенесли их роды, а мне сказать было нечего, я молчала и скрывала отсутствие у меня мужа. Потом, правда, новоиспеченный отец появился под окнами, привлекая к себе внимание всего роддома.
Раньше мне казалось, что все яркие, неординарные поступки он совершает ради меня, ради любви, и только теперь я вижу, что это все – для себя. Он получает громадное удовольствие, находясь в центре внимания. Отсюда и показная любезность на людях, и желание построить что-то новое, и обязательно запустить самый грандиозный салют в небо. А вот сделать какие-то текущие дела для него в тягость, ему это не интересно, ведь результат не такой сногсшибательный. Примечательно, что когда ему нужно было, к примеру, навести порядок в гараже, он просил меня побыть с ним рядом – без зрителей ему просто не интересно, а я, наивная, раньше думала, что это из-за любви.
Так вот в роддоме молодой отец снова начал осыпать меня вниманием. Несмотря на то, что нахождение цветов рядом с новорожденными запрещено, он уговорил медсестер передать мне в палату огромный букет цветов. Главное, чтобы мне букет хотя бы показали, а потом можно и выбросить – только теперь я представляю, как он гордился собой тогда. Мне же, психологически слепой, все виделось как проявление чувств ко мне и нашей дочке. На выписку из роддома любимый приехать не побоялся. Мои родители встретили его как воспитанные люди, не показали даже виду, были с ним предельно вежливыми, несмотря на то, что им пришлось пережить по его вине. Когда мы приехали из роддома домой, мой папа вывел молодого отца на улицу для серьезного разговора. Позже я узнала, что папа поставил перед ним условие, или ты официально признаешь ребенка и регистрируешь брак, или чтобы его больше рядом с моей дочерью и внучкой он не видел. Я же снова обрела счастье, и даже отказала своим родителям назвать их внучку так, как хотели они, настояв на имени, предложенном моим любимым.
Конец ознакомительного фрагмента.