ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ
Шрифт:
— Довольно ли ваше графство празднеством? — спросила она негромко, приблизившись к Хелен. — Все ли кланялись с должной почтительностью?
— Ведите себя прилично, Барбара, — с притворной строгостью нахмурилась Хелен, но тут же улыбнулась.
— Не могу. Я должна поддерживать свою репутацию. — Барбара приняла от Миранды порцию и с жадностью набросилась на торт. — Знаете, ваша стройность, — продолжила она, — вы должны хотя бы попытаться выглядеть толстой, как все мы. Вы никогда не пробовали надевать что-нибудь в горизонтальную полоску?
—
— Вы обязаны сделать это ради своих подруг по половой принадлежности. Если хотя бы одна женщина поддерживает нормальный вес, остальные начинают казаться похожими на слоних.
— Боюсь, недолго мне осталось поддерживать этот вес, — заметила Хелен.
— Ну, я не стала бы заключать пари на…
Тут до Барбары дошло, на что намекает Хелен, и она с удивлением уставилась на собеседницу. А на лице Хелен заиграла несвойственная ей застенчивая полуулыбка.
— Вот те на! — воскликнула Барбара. — Хелен, вы в самом деле… Вы и инспектор? Черт. Да это просто здорово, Хелен! — Она посмотрела через комнату на Линли, который, склонив белокурую голову, слушал, что втолковывает ему Ангус Макферсон. — Инспектор ничего не говорил.
— Мы узнали всего пару дней назад. И пока еще никому не говорили. Нам кажется, так будет лучше.
— А-а. Понятно. Угу, — согласилась Барбара, не очень представляя себе, как относиться к тому, в чем призналась ей Хелен Линли. Внезапно ее окатила волна тепла, в горле образовался комок. — Черт! Надо же! Не волнуйтесь. Буду молчать, как мумия, пока не позволите мне говорить.
Они переглянулись и засмеялись.
В это время из кухни в столовую вдоль стены прокралась нанятая на вечер официантка с беспроводным телефоном в руке.
— Суперинтенданта просят к телефону, — объявила она извиняющимся тоном и добавила: — Прошу прощения.
Как будто действительно могла как-то воспрепятствовать этому.
— Должно быть, неприятности, — пророкотал Ангус Макферсон, и одновременно с ним Фрэнсис Уэбберли воскликнула:
— В такой час? Малькольм, силы небесные… Ты же не можешь…
Гости сочувственно загудели. Они все, из первых или из вторых рук, знали, что означал звонок посреди ночи. Знал это и Уэбберли. Он сказал:
— Ничего не попишешь, Фрэн, — и, прежде чем направиться в кабинет, похлопал жену по руке.
Инспектор Линли ничуть не удивился, когда суперинтендант извинился перед гостями и с телефоном в руке поднялся по лестнице на второй этаж. Удивило его другое: то, как долго отсутствовал его начальник. Прошло не менее двадцати минут; гости суперинтенданта успели доесть торт и допить кофе и начали поговаривать о том, что пора бы и честь знать. Фрэнсис Уэбберли, то и дело бросая отчаянные взгляды на лестницу, уговаривала всех задержаться еще немного. Не могут же они уйти прямо сейчас, убеждала она гостей, ведь Малькольм еще не поблагодарил их за то, что
Главный ее довод оставался невысказанным. Если бы гости стали расходиться до того, как ее муж закончил телефонный разговор, то элементарная вежливость принудила бы Фрэнсис выйти на крыльцо, чтобы проводить людей, почтивших своим присутствием ее юбилей. А коллегам Малькольма Уэбберли давно было известно, что Фрэнсис не выходила за пределы дома уже целое десятилетие.
— Агорафобия, — объяснил Уэбберли Томасу Линли в тот единственный раз, когда речь между ними зашла о Фрэнсис. — Началось все с мелочей, которых я попросту не замечал. К тому времени, когда ее состояние ухудшилось настолько, что привлекло наконец мое внимание, она целыми днями сидела в спальне. Завернувшись в одеяло, представляете? Господи, прости меня.
Какие только секреты не таятся за фасадом нормальной жизни, размышлял Линли, наблюдая за тем, как Фрэнсис перебегает от гостя к гостю. В ее веселости был некий ощутимый надрыв, в любезной улыбке сквозили решимость и страх. Рэнди хотела сделать родителям сюрприз и отпраздновать юбилей в местном ресторане, где больше места и где гости могли бы потанцевать. Но осуществить это было невозможно из-за состояния Фрэнсис. И поэтому вечеринка состоялась в обветшалом фамильном доме в Стамфорд-Брук.
Уэбберли появился на ступенях, когда гости уже засобирались по домам. На выходе их провожала Миранда, обнимающая мать за талию. Это был жест любящей дочери, и служил он двойной цели: подбадривал Фрэнсис и не давал ей сбежать от двери в глубину дома.
— Как, уже уходите? — пробасил Уэбберли, раскуривая на лестнице сигару и пуская под потолок синее облачко. — Вечер только начался.
— Вечер уже превратился в утро, — проинформировала его Лора Хильер и ласково погладила по щеке племянницу, прощаясь. — Чудесный праздник, Рэнди. Твои родители гордятся тобой.
Взяв мужа за руку, она вышла в ночь, где наконец-то прекратился ливень, весь вечер лупивший по окнам.
Отбытие помощника комиссара Хильера послужило сигналом для всех остальных. Гости начали расходиться, и Линли тоже собрался уходить. Он ждал, когда отыщут пальто его жены в одной из комнат второго этажа, когда к нему подошел Уэбберли и тихо проговорил:
— Задержись ненадолго, Томми.
При этом в лице суперинтенданта промелькнуло что-то такое, что заставило Линли без вопросов согласиться:
— Конечно.
Стоящая рядом с ним жена тут же обратилась к жене Уэбберли:
— Фрэнсис, ваши свадебные фотографии недалеко? Я не позволю Томми отвезти меня домой, пока не увижу вас в день вашей славы.
Линли бросил на Хелен благодарный взгляд. Через десять минут распрощались последние гости, и, пока Хелен занимала Фрэнсис Уэбберли, а Миранда помогала официантке убирать посуду, Линли и Уэбберли удалились в кабинет хозяина дома — тесную комнатку, едва вмещавшую стол, кресло и книжные полки.