Предатель рода
Шрифт:
– Открой, – сказал отец.
Она тянула за ленту, наблюдая, как исчезает бант. Внутри ждал такой красивый подарок, что у Юкико перехватило дыхание. Ножны из лакированного дерева, черные, как глаза отца, гладкие, как кошачьи когти. А рядом блестело изогнутое лезвие из вороной стали длиной шесть дюймов, такое острое, что могло рассечь день пополам.
– Нож?
– Танто, – ответил отец. – У всех придворных дам есть такой.
– Зачем
– Он защитит тебя. – Он вынул ножны из коробки, вложил в них лезвие и спрятал их за поясом у неё на талии. – Когда я не смогу. И даже когда меня не будет рядом, я буду с тобой.
Потом она почувствовала, как сильные руки обняли ее, подняли с земли и вверх. Отец вообще ничего не говорил, просто держал ее и покачивал, позволяя ей плакать. Она обняла его за шею так крепко, будто он был тем единственным, кто удерживал ее от падения в холод и тьму.
Он прижался губами к ее щеке и прошептал, щекоча дыханием кожу:
– Я буду с тобой.
Он всегда мог заставить ее улыбнуться.
Удушливая мягкость вокруг, атласная тяжесть на веках. Языку тесно во рту. Мир зыбко колышется под мелодию, которую она едва ли слышит.
Юкико открыла глаза, и комната закружилась.
– Ты проснулась, – сказал Даичи.
Ками ветра бродили по склонам старых гор, духи играли в ветвях деревьев, на верхушках которых разместилась деревня, воздух был наполнен хрустящей прохладой приближающейся зимы. Юкико медленно села, застонала и снова зажмурилась. Под кожей у нее бился пульс мира – мысли всех зверей, мужчин, женщин и детей вокруг накладывались друг на друга в бессмысленной какофонии. Она вслепую пошарила рукой у кровати, схватила полупустой кувшин для саке и припала к нему губами. Даичи обеспокоенно пробормотал упрек и попытался забрать бутылку, но она оттолкнула его. Огонь вливался в горло, быстро заполняя пустоту внутри.
– Юкико…
– Не надо, пожалуйста, – умоляюще произнесла она, свернувшись клубком и прижав пальцы к вискам. – Дайте мне минуту. Одну минуту.
Старик молча сидел, скрестив ноги и положив руки на колени. Он казался статуей воина с катаной, перекинутой через спину. Он застыл, точно ледяной истукан, в то время как в ее голове всё бурлило.
Даже один взгляд, брошенный украдкой в Кеннинг, казался взглядом на солнце – глаза можно было сжечь. Но она чувствовала там, под этой какофонией звуков, низкий рокот Буруу, словно раскаты грома на далеком горизонте. Она потянулась к нему, направив ему легкий импульс-прикосновение, чтобы сообщить, что проснулась. Саке сделало свое дело – голову накрыла пелена из черного бархата, заглушившая шум и зной мира. Юкико чувствовала, как Буруу летит к ней и прекрасная тяжесть наполняет ее до краев, утаскивает Кеннинг в темный безмятежный уголок ее сознания, где тот затихает, пока не становится едва слышным.
Она не знала, сколько пролежала, свернувшись клубочком, как младенец, в темном амниотическом тепле. Она чуть-чуть приоткрыла глаза и увидела старика, который так и сидел на краю ее кровати, и в его глазах цвета стали явно проглядывала озабоченность. Он кашлянул один, второй раз, будто изо всех сил пытался сохранить тишину, и вытер губы костяшками пальцев. Наконец он встретился с ней взглядом.
– Что с тобой происходит, Юкико?
Его голос был серьезным и скрипучим от старости. Хриплый скрежет курильщика лотоса. Так похож на отцовский, что на мгновение ей показалось, будто она спит.
– Я не знаю. – Она покачала головой, язык онемел. – Я слышу всех. Животных. Людей. Всех и каждого. В голове.
Даичи нахмурился.
– Их мысли?
– Хай. Но только как будто все кричат… все сразу. Это оглушает.
Он погладил усы, медленно и задумчиво.
– Причина?
– Не знаю. Отец никогда мне об этом не говорил. Мне никто ничего не говорил.
– Не хочу тебя пугать, – Даичи помолчал, облизнул губы, – но я думаю, что сегодня ты устроила землетрясение.
Она смотрела на него, разинув рот и медленно моргая.
– Ты что, не помнишь, как тряслась земля? – спросил Даичи. – Деревья задрожали, словно испуганные дети, когда ты упала на колени.
– Нет, – глухо прошептала она. – Боги…
– Ты что, не можешь себя сдерживать? Контролировать?
Юкико посмотрела на Даичи мутным взглядом. После саке стало жарко, щеки покраснели, и она заставила себя закрыть глаза. Ноги дрожали. Во рту пересохло.
– Отец… Наверное, он курил лотос, чтобы заглушить Кеннинг. Алкоголь, кажется, тоже притупляет его.
– Похоже, этот путь опасен. Так ответов не найти.
– Знаю, – вздохнула она, неуклюже прикоснувшись языком к зубам. – Правда. Верю. И не хочу прятаться на дне бутылки.
– Каори рассказала мне о птицах. Которые бросались на стены твоей спальни и умирали.
– Буруу сказал, это потому, что я кричала. В их мыслях.
– А теперь, говоришь, что можешь слышать мысли не только зверей, но и людей?
Юкико в ужасе замолчала, чувствуя, как крепнет внутри нее уверенность о намерениях Даичи.
– Давай пока забудем о землетрясении, – сказал он. – И том факте, что ты можешь встряхнуть остров у нас под ногами, если расстроишься. Подумай о том, что еще может случиться, если ты снова потеряешь контроль.
– Вы говорите…
– Я ничего не говорю. Мне просто интересно, что, если в следующий раз твой крик будут пытаться заглушить не птицы, а люди? – Даичи обвел рукой вокруг. – Мы.
– О Боги…
– Вот именно.
Юкико моргнула, в животе у нее ворочался холодный страх. Она вообще не думала об этом…
– Я не знаю, что делать, Даичи, – выдохнула она, проведя пальцами по волосам. – Мне не у кого спросить, как это контролировать. Нет учителя. Нет отца. Никого.
Даичи сложил руки шпилем под подбородком, задумчиво сдвинув брови, и долго молчал. Тянулись минуты. Мрачнел его хмурый взгляд.
– Я не хотел говорить тебе этого, – наконец произнес он. – Хотя должен был, после происшествия с птицами. Но я надеялся, что всё не так серьезно. И, по правде говоря, мы не можем позволить себе потерять тебя, Юкико.