Предатель рода
Шрифт:
Но взгляд Дзюбэя был прикован к ней. Девушка (совсем еще девочка) соскользнула с плеч зверя, легкая, как перышко. Свободная одежда из черного хлопка, по плечам рассыпаны длинные темные волосы, бледная кожа покрыта пеплом и залита кровью. Глаза закрыты очками с темными стеклами. За спиной привязана старомодная катана, за оби на талии торчат ручные ракетницы. Стройная, красивая, такая юная.
– Сними это, – холодно произнесла она, указав на его шлем. – Я хочу видеть твое лицо.
Дзюбэй подчинился, возясь с защелками на горле. Сняв шлем с
Она вытащила катану. Лезвие звякнуло, выскользнув из ножен. Приблизившись к Дзюбэю, она села ему на грудь. Арашитора издал предупреждающий рык, долгий и глубокий, так что пластинки его кожи звякнули. Девушка опустила очки, чтобы он мог видеть ее глаза – плоское черное стекло, залитое кровавой яростью. Она прижала клинок к его горлу.
– Ты знаешь, кто я, – сказала она.
– Хай.
– Ты видел, что я могу.
– Х-хай.
– Беги к своим хозяевам. Расскажи, что видел. И скажи, что в следующий раз, когда они отправят неболёт к горам Йиши, я вырежу имя своего отца на груди его капитана, а потом раскрашу небо его кровью. Понял?
Дзюбэй кивнул.
– Да…
Она слегка надавила на его шею, и лезвие проникло немного глубже. Дзюбэй охнул, не осмеливаясь пошевелиться, по горлу потекла кровь. В какой-то ужасный момент он увидел на ее лице желание – просто прирезать его, искупаться в брызгах его крови из сонной артерии и яремной вены, намылить руки алой пеной из трахеи. Ее губы приоткрылись, лезвие дернулось, нависнув над ним ужасом из детской сказки, необъяснимым ожившим кошмаром.
Девушка, которую боятся все гильдийцы.
– Пожалуйста, – прошептал он. – Пожалуйста…
Тишину нарушал только рев ветра, воющего между каменными зубцами, словно стая голодных волков пела песнь смерти. В этом вое он слышал голоса своих умирающих братьев. В ее глазах он увидел конец. Конец всему. И он испугался.
Мальчик на спине грозового тигра наконец заговорил тихим от беспокойства голосом.
– Юкико? – позвал он.
Девушка прищурилась, всё еще не отрываясь от Дзюбэя, и прошипела сквозь стиснутые зубы:
– Его звали Масару.
Тыльной стороной ладони она размазала кровь по щеке.
– Моего отца звали Масару.
А потом она встала, тяжело дыша. Костяшки пальцев, сжимавших катану, побелели. Она воткнула меч в землю рядом с головой Дзюбэя с такой силой, что лезвие еще долго дрожало в снегу. Не говоря ни слова, она повернулась и пошла обратно к зверю, запрыгнула ему на спину, ее волосы струились длинной черной лентой. Кролик обнял ее за талию и прижался к ней. И с порывом ветра и ужасным звуком раската грома они улетели в пустоту, паря в стремительных теплых потоках и оставляя за собой клубящиеся следы пепла.
Дзюбэй смотрел, как эта троица улетает, превращаясь в едва различимую точку на затянутом дымом горизонте. И когда они скрылись из виду, когда не осталось ничего, кроме красного неба и серых облаков, и дыма вдали, он взглянул на меч у головы – по стали медленно стекала его собственная кровь.
Он закрыл глаза.
Опустил голову на руки.
И зарыдал.
2
Погружение. Смятение
Пламя медленно танцевало в угасающем свете заката.
Она сидела у края костровой ямы, погрузив в раскаленные угли острие танто. По металлу вилась темная рябь, и создавалось впечатление, будто это полированное дерево или локоны, намотанные на кончик пальца. Лезвие не почернело, не дымилось и не выглядело раскаленным, будто от жара кузницы. Но умный человек обязательно заметил бы, как колыхается вокруг него горячий воздух. И любой, кто хоть раз обжигался, не стал бы его касаться.
Юкико наблюдала, как растекается по лезвию свет от раскаленных углей, но в ее глазах не было и отблеска того света. Потрескивая, вздыхали кедровые бревна, в воздухе стоял давящий зной. На сердце, как и на плечи, давила тяжесть. Юкико, наконец, заметила, как дрожит воздух вокруг стали, и поняла, что практически ждет… когда снова почувствует.
Почувствует хоть что-нибудь.
– Тебе пока не нужно этого делать.
Даичи посмотрел на нее через костер, глаза его подсвечивало пламя.
– Если не здесь, то где? – спросила она. – Если не сейчас, то когда?
У старика был потрепанный вид: морщинистая кожа потемнела от слишком долгого пребывания под палящим солнцем, бицепсы покрывали следы ожогов, словно лоскутное одеяло. Устало свешивались вниз длинные усы, а коротко стриженные волосы напоминали серо-голубую тень на изрезанной шрамами голове.
– Тебе надо поспать. Завтра будет тяжелый день… – Даичи помолчал, осторожно выбирая слова. – Смотреть, как твоего отца предадут огню…
– С чего вы взяли, что я буду смотреть?
Старик моргнул.
– Юкико, ты должна присутствовать на его похоронах. Попрощаться с ним…
– Мы летели сюда из Кигена пять дней. Знаете, что происходит с телом при такой жаре через пять дней, Даичи-сама?
– Представляю.
– Тогда вы знаете, что завтра вы предадите огню не моего отца.
Даичи вздохнул.
– Юкико, прошу тебя, иди спать.
– Я не устала.
Старик скрестил руки на груди, голос его зазвенел сталью, похожей на ту, что мерцала среди пылающих углей.
– Я не буду этого делать.
– После всего, что я сделала для вас. После того, что вы забрали у меня.