Предатель
Шрифт:
– Якобы в отгулах!
Она тут же посмурнела, вздохнула и обреченно сказала:
– И когда только это закончится! Опять во что-нибудь вляпался!
– А ты, дорогая, знала, за кого замуж выходишь, чего же теперь вздыхать? Как говорит Гуров: «Будем терпеть!»
– Так ты на пару с ним вляпался? – догадалась она.
– Мы с Тамарой ходим парой, мы с Тамарой санитары, – отшутился Крячко.
Позавтракав, он поехал все-таки в Главк, но в свой родной кабинет даже не заглянул, а отправился бродить по чужим, а больше – по приемным. Разговорить Стас мог даже немого, так что кое-какую
– Один? – и, получив утвердительный кивок, объяснил: – Сюрприз!
Заинтригованная секретарша даже не попыталась его остановить, и он вошел в кабинет.
– Эх, сколько же разгонов я получил здесь в свое время! – вздохнул он, оглядываясь по сторонам.
– Стас! Ты, что ли? – воскликнул сидевший за столом подполковник и поднялся ему навстречу. – Какими судьбами? По делам или как?
– Потапыч! Да какие у меня могут быть дела? Я в отгулах! Целых две недели себе выбил! Гуляй – не хочу! – объяснил Крячко.
– И другого места ты не нашел? – усмехнулся хозяин кабинета.
– Жена попыталась было на дачу меня отправить – еле отбился. Понимаешь, сам не знаю почему, но, когда сидел сегодня за завтраком, вспомнилось мне, как мы с тобой в свое время Сеньку Лома брали. Вот и захотелось на родные пенаты посмотреть.
Сыск приобрел в лице Крячко немало, но дипломатия потеряла еще больше, потому что напоминание о Сеньке Ломе было совсем не случайным – только быстрота реакции Стаса спасла тогда Михаила от ранения, а может быть, и от смерти.
– Да, – вздохнув, согласился с ним Косолапов. – Лихие были времена! А теперь мы с тобой уже не те: по засадам не сидим, в погонях и перестрелках не участвуем, погрузнели, остепенились…
– Обзвездились, – поддержал его Крячко. – Ладно! Давай не будем о грустном! Мы с тобой еще мужики хоть куда! – И, тряхнув пакетом в руке, спросил: – Ты себе позволить можешь?
– Ну, если только по чуть-чуть, – с сожалением ответил Михаил, и это сожаление явно относилось к «чуть-чуть».
Предупредив секретаршу, что он занят, Косолапов достал для конспирации чашки, на тарелках мигом появились мясная нарезка и уже нарезанный хлеб – Стас предусмотрел все, и они выпили действительно по чуть-чуть.
– Слушай, Стас! А что у вас там за шум вчера в Главке был? – спросил Михаил – слухи по Москве распространились со скоростью, намного превосходящей скорость звука.
– Да у капитана одного башку снесло, – отмахнулся Крячко. – Сначала он к нам с Гуровым заскочил и обложил с ног до головы, а потом пошел дальше приключений искать, вот и расшмалял одного мужика.
– Тот, говорят, в кевларе был, – заметил Косолапов.
– А как же было его не прикрыть, если он из подозреваемых решил в особо ценные свидетели переметнуться? Пошел на сделку со следствием, но поставил условие, что разговаривать будет только с Орловым – сам же знаешь, что
– Но кевлар – это все равно слишком, могли бы и броником обойтись, – покачал головой Михаил.
– Я об этом деле краем уха слышал, так что подробностей не знаю, – развел руками Крячко. – Может, мужик условие такое поставил? Сам понимаешь, он же башкой рискует! Ну, по второй?
– Давай! – согласился Михаил.
После второй его глаза подозрительно заблестели, и Крячко понял, что прикладывается тот частенько. Хотя, чему удивляться – работа у него такая, что врагу не пожелаешь!
– Слушай, Потапыч! У меня работы было невпроворот, и я только вчера случайно узнал: говорят, Митька Васильев неделю назад траванулся? – как бы между прочим спросил Стас.
– Какой Васильев? – удивился Михаил.
– Да подполковник. Фээсбэшник бывший, – пояснил Крячко.
– А-а-а! Понял! – покивал головой Косолапов. – Но там все чисто и предсмертная записка наличествует.
– Только записке этой год от роду, – заметил Стас. – Не скажу, чтобы мы с Митькой были по корешам, но сталкивался я с ним несколько раз – серьезный мужик. И Афган, и Чечню прошел! И вот что я тебе скажу: чтобы такой офицер, имея под рукой наградное оружие, травиться стал? Да ни в жизнь!
– А записка? – сразу трезвея, спросил Михаил.
– Так он год назад Тамарку – та еще стерва, между прочим, – на измене поймал и из дома ушел, а записку эту ей на прощание оставил. После развода он, правда, вернулся, но жить с ней больше не жил, а соседствовал.
– Блин! – Косолапов щарахнул кулаком по столу. – Это точно?
– Да он мне сам рассказывал! – с самым честным видом соврал Стас.
– Так что же нам теперь, по 105-й возбуждаться в свете вновь открывшихся обстоятельств? – тоскливо спросил Михаил, но тут же воспрянул: – Так особо тяжкими Следственный комитет занимается!
– Ну, зачем же так сразу и возбуждаться? – удивился Крячко. – У меня пока время есть, так что я и сам могу во всем разобраться. У тебя кто на место выезжал?
– А я помню? – удивился тот. – Посмотреть надо!
– Так вот, пусть он вызовет мадам Васильеву и поинтересуется у нее, откуда вдруг старая записка взялась? – предложил Крячко. – А я на их задушевной беседе поприсутствую и послушаю, чего она лепить будет. Да и обыск провести не мешало бы – вдруг отрава еще в доме? – И объяснил: – Жалко мне Митьку! Стоящий мужик он, а сейчас в коме валяется, и еще неизвестно, выкарабкается или нет.
Косолапов с сожалением посмотрел на бутылку и решительно убрал в стол как ее, так и закуску. Бросив в рот карамельку, он вызвал дежурного с журналом и, посмотрев, скривился и покачал головой:
– Не, этот не пойдет! Совсем малахольный! А поручу-ка я это дело Никитину – он парень башковитый. А ты его, в случае чего, поправляй.
– Конечно! – согласился Стас, мысленно добавив: «И направляй куда надо».
Появившийся Никитин, заранее чуя, что не просто так его на ковер потянули, был заранее недоволен, а уж узнав, зачем именно, только что не взвыл: