Предатели по призванию
Шрифт:
– А это долго? – спросила она. – Сильвано говорит – не очень.
– Кто из нас врач – я или Сильвано? – Дука поднес лампу поближе к кровати.
– Ух, какой сердитый! Люблю сердитых мужиков.
А она ничего, симпатичная, даже деревенский выговор ей идет. Он начал осмотр; видно было плохо – нельзя сказать, что операционная прекрасно оборудована, даже халата нет, а халат всегда производит впечатление, но Дука халата не нашел, Бог знает, куда сестра, Лоренца, его засунула; ладно, ничего не поделаешь, надо
– Чем болели?
Она бросила на пол окурок и спокойно назвала свое заболевание.
– От вас, врачей, все одно ничего не скроешь.
Он еще ближе придвинул лампу, но от этого намного светлее не стало.
– Сколько раз была беременность?
– Три раза.
– Аборты или выкидыши? – Глупый вопрос!
Она горько усмехнулась:
– Выкидыши бывают только у тех, кто хочет детей, а у тех, кто не хочет, их и динамитом не выбьешь.
Он поднял голову и стянул перчатки.
– Хирургическое вмешательство займет всего несколько минут, но потом вам придется полежать по меньшей мере три часа.
– Я посплю, – сказала она. – Можно еще закурить?
– Да.
– Люблю курить лежа. Вы не дадите мне сигареты из сумки?
– С превеликим удовольствием! – Он открыл черную атласную сумочку – так, чтобы она видела, – вытащил пачку «Паризьен» и зажигалку.
– И сами угощайтесь.
– Благодарю вас.
Сперва он театральным жестом поднес ей зажигалку, потом прикурил сам; бутафорить он уже научился, иначе не выжить, теперь хоть на сцену «Пикколо», Стрелер, разумеется, отшлифовал бы его мастерство, но задатки паяца у него, безусловно, есть, поэтому он продолжил сценический диалог:
– И когда же свадьба?
Свою реплику он произнес тихо, почти с нежностью (если девица перед операцией вздумает его соблазнить, у нее, пожалуй, что и получится, может быть, это даже входит в сценарий).
– Ох, не напоминайте – завтра!
Она лежала, подогнув ноги (кушетка была для нее коротковата), и пускала колечки дыма в потолок. Черные волосы, не очень длинные, но густые, разметались по белой подушке; черты лица несколько резковаты, даже вульгарны, к примеру, скулы чересчур выступают, однако это лицо так и обволакивает тебя волнами чувственности.
– Как, прямо завтра? – В очередную свою реплику он вложил не удивление, а смиренную покорность судьбе.
– Куда денешься! – Еще одно колечко дыма поплыло к потолку. – Нет ли у вас выпить чего-нибудь покрепче, чтоб забыться?
– Сейчас поищу.
Он снова вышел на кухню. Там, кажется, еще стоит бутылка виски, а то и две, оставшиеся со времен микеланджеловского Давида – того парня, которого он вылечил от алкоголизма. Действительно, одна бутылка была полной, в другой – половина. Он взял початую, стакан и покосился на Маскаранти; тот не отрывал взгляда
– Закипело.
– Пусть покипит минут десять, потом позовите меня, – сказал он и вернулся в кабинет.
Она еще не докурила, и, хотя окна были открыты, дым сквозь задернутые шторы не успевал выветриваться.
– Вот, есть виски, полбутылки вам хватит?
– Налейте. – Она приподнялась на подушке и, опершись на локоть, сделала хороший глоток. – Если б вы знали, как на душе погано... да нет, мужчинам этого не понять.
– Чего не понять?
– Не понять, что значит выходить замуж за того, кто не мил. Что правда, то правда, мужчинам этого не понять.
– Ладно бы только это, хуже другое...
– Что?
– С любимым расставаться – вот что! Дайте еще закурить.
Дука протянул ей пачку, щелкнул зажигалкой, после чего она продолжала:
– Мы с Сильвано уже неделю трахаемся, и нам обоим так погано, оттого что скоро всему конец.
Какая прелесть – ложка романтики в бочке дерьма, если можно так выразиться. Женщина – всегда самое слабое звено в цепи. Как бы в подтверждение его мыслей она сказала:
– Не давайте мне много пить, а то я разболтаюсь и даже через три часа не выкачусь отсюда.
– Не пейте, кто вас заставляет? – Рассчитанным жестом он потянулся к стакану, будто собираясь его отодвинуть.
– Нет-нет, не убирайте, поглядела в я на вас, как бы вы не стали пить, когда наутро вам надо было с мясником под венец идти. – Она отобрала у него виски, еще как следует хлебнула и, не ставя стакан на место, о чем-то задумалась.
Так, значит, жених ее – мясник. Уже легче: Маскаранти его мигом установит, вряд ли завтра так уж много мясников женится, возможно, всего один.
– Вот что, – сказал Дука, – пожалуй, здесь надо немного проветрить, я погашу свет и раздвину занавески.
– Простите, я вам тут надымила.
– Да нет, что вы, – мягко отозвался он из темноты, раздвигая шторы и впуская в комнату прохладную миланскую ночь, – просто в этой квартире плохая вентиляция.
– Раз уж окна открыты, дайте-ка мне еще сигарету, сами прикурите. – Последние слова она произнесла тягуче и томно.
Он поглядел на красноватый огонек окурка у нее между пальцами.
– Вы много курите, вам не кажется?
С этой помойкой надо быть начеку. Загадочный посетитель, о котором он знает только, что его зовут Сильвано Сольвере, подсунул ему эту потаскуху, и она вешает ему лапшу на уши наверняка с какой-то своей целью. Да, надо быть начеку, он больше не имеет права на ошибки – слишком много наделал их в своей жизни.
– Спасибо, – протянула она, когда Дука подал ей зажженную сигарету. – А знаете, мне здесь даже нравится, особенно когда темно и такой вот ствол рядом – я вас имею в виду.