Предательство среди зимы
Шрифт:
— Отвести тебя в покои? — спросила Киян. — Или сначала что-нибудь поешь? Посреди зимы мало свежего, но я нашла женщину, которая готовит замечательную ячменную похлебку.
— Вообще-то… нельзя ли сначала познакомиться с ребенком?
Улыбка Киян засияла собственным светом.
— Ты можешь вообразить мир, где я бы сказала «нельзя»?
Киян кивнула в сторону бокового хода и повела Маати на запад, еще глубже. Переход от общего пространства улиц к дворцовым коридорам оказался почти незаметным. Ворота были, да, но открытые. Кое-где стояли стражники. Вскоре Маати видел лишь слуг или рабов хая: они попали под хайский дворец. Киян остановилась у тонкой дубовой двери, открыла ее и жестом поманила за собой на лестницу.
Детская находилась высоко над подземным миром. В каменном очаге ревел огонь, а в окна светило настоящее солнце. Няня, девушка от силы шестнадцати зим, дремала на стуле, а ее подопечный гукал и пускал пузыри. Маати подошел к краю кроватки, и ребенок затих, уставился на него недоверчивыми глазами, а потом расплылся в широкой беззубой улыбке.
— Она только перестала просыпаться по ночам, — прошептала Киян, стараясь не разбудить служанку. — Две недели были ужасные колики. Не знаю, что бы мы делали, если бы не няни. Теперь ей лучше. Мы назвали ее Эя.
Киян взяла в руки дочь и привычным движением усадила себе на колени. Маати вспомнил, как сам сажал ребенка на колени, давным-давно, далеко отсюда… Киян будто прочитала его мысли.
— Тани-кя сказал, что если с даем-кво будет все так, как ты думал, ты станешь искать сына. Его имя Найит?
— Найит, — кивнул Маати. — Я разослал письма повсюду, но ответа не получил. Побуду здесь, на одном месте. Если он и его мать захотят меня найти…
— Мне очень жаль, — промолвила Киян. — Им тоже нелегко, но…
Маати только покачал головой. Кареглазая малютка хватала ручонками воздух и гулькала. Ей было невдомек, сколько понадобилось крови, боли и предательства, чтобы она появилась в этих стенах.
— Красавица, — сказал Маати.
— Не глупи!
Молодой поэт прислонился к стенке бассейна. Рядом Размягченный Камень болтал ногами в теплой воде и безмятежно смотрел на густой ароматный пар, заполнявший баню. С той стороны из бассейна вышла компания девушек и направилась за одеждой, оставив слугу вылавливать пляшущие по волнам подносы с чайниками и блюдцами. Баараф нетерпеливо шлепнул по воде.
— Потом посмотришь на голых девок! Я о деле. Если Маати-тя вернулся, чтобы помочь мне упорядочить книги…
— Насчет «помочь» он, пожалуй, не согласится, — заметил Семай, хотя с тем же успехом мог бы молчать.
— …очевидно, что дай-кво придает этому большое значение. Я знаю, какие ходят слухи. Я знаю, что Ваунёги хотели продать библиотеку какому-то Стражу из Западных земель. Вот почему сюда изначально прислали Маати.
Семай прикрыл глаза. Слухи и предположения ходили самые безумные, и, наверное, мудрее было бы поправить Баарафа. Но Ота просил его молчать, да и дай-кво писал о том же. Если все узнают о том, что гальты натворили и что планировали, это повлечет за собой уничтожение всей их страны: затопленные города, голодающие мирные жители, — когда хватило бы тихой угрозы. Прибегнуть к насилию можно всегда, пока хоть у одного поэта остается андат. Поэтому Семай, который отнюдь не стремился убивать ни в чем не повинных людей, слушал безумные догадки приятеля и мечтал о времени, когда дни станут длиннее и теплее.
— Если не все книги и свитки в одном месте, — Баараф понизил голос до хриплого шепота, — есть опасность пропустить самое важное! Ты должен перенести свое собрание в библиотеку, а то случится страшное.
— Что, например?
— Не знаю! — сказал Баараф. В его шепоте прозвучала нотка обиды. — Это мы с Маати-тя и пытаемся выяснить.
— Что ж, когда просмотрите все, что есть в библиотеке, приходите оба ко мне.
— Потребуются годы!
— Я до той поры прослежу, чтобы книги остались в целости и сохранности, — заверил его Семай. — Ты у хая просил его личные книги?
— Кому они нужны? Сплошные копии договоров и соглашений за пять поколений. Или мудреные трактаты по дворцовому этикету. Мне это без надобности. Все лучшие книги у тебя! Философия, грамматика, исследования андатов…
— Тяжко тебе приходится. Близок локоть, а не укусишь.
— Самодовольный сухарь! — сказал Баараф. — Все так говорят, но только мне хватает смелости повторить это тебе в лицо. Самодовольный и самовлюбленный… жмот!
— Что ж, до библиотеки не так уж далеко. Я бы даже сказал, совсем близко.
Баараф просиял. Через миг до него дошло, что Семай не отдает книги, а отсылает в библиотеку его самого. Он сморщился, будто куснул лимон, зашипел, как злобная утка, вскочил и вышел из бани.
— Ужасный человек, — заметил андат.
— Знаю. Но он мой друг.
— Да, ужасным людям друзья нужны не меньше, чем славным, — с готовностью подхватил андат. — А то и больше.
— Ты, собственно, о ком?
Размягченный Камень не ответил.
Семай позволил себе еще немного погреться и вылез из бассейна. С тела хлынули потоки воды. Он пошел в комнату для переодевания, вытерся чистым полотенцем и нашел свою одежду, уже выстиранную и высушенную. Другие мужчины в комнате говорили друг с другом, смеялись, шутили, а Семая только почтительно приветствовали. Сегодня ему это особенно бросилось в глаза. В ленивые зимние месяцы утхайемская молодежь коротала время музыкой, пением, зваными вечерами. Но для Семая все пирожные имели привкус пепла, а весёлые песни резали ухо фальшью. Где-то под пристальным надзором брата сидела взаперти женщина, которую он поклялся защищать.
Он поправил одежду перед зеркалом, улыбнулся, надевая веселое лицо, словно маску, и в тысячный раз подумал, как тяжела оказалась расплата.
Семай вышел из бани на восток, где широкий подземный ход соединялся с еще более просторным коридором — одной из зимних дорог, что шла под деревьями у дома поэта, а потом разветвлялась на тысячу извилистых туннелей под старым городом. Вдоль стен стояли или сидели люди. Кто-то беседовал, кто-то пел. Старик, у ног которого лежала собака, продавал с тачки хлеб с колбасой. Семай узнал девушек из бани. К ним подошли какие-то юноши и сыпали шутками, исполняя неизменный ритуал ухаживания. Размягченный Камень встал на колени у стены и молча прикидывал, как обрушить потолок, чтобы завалило сразу всех. Семай мысленно одернул андата. Не прекращая улыбаться, Размягченный Камень встал и подковылял к нему.
— Кажется, та, что слева, хочет с тобой познакомиться, — указал он на группку молодежи. — Все время смотрела на тебя в бане.
— Наверное, она смотрела на Баарафа, — возразил Семай.
— Думаешь? — протянул андат. — М-м, пожалуй, он не так уж плохо выглядит. Многие женщины не могут устоять перед романтичными библиотекарями. Без сомнения, ты прав.
— Перестань. Хватит с меня этих игр.
На круглом лице андата мелькнуло нечто вроде искреннего сочувствия, хотя борьба внутри ума Семая не утихла.