Предают только свои

Щелоков Александр Александрович

Наторговавшись вволю, накупив разной разности, Андрей уходил прочь без покупок — они, как и все в этом городке, были учебными, бутафорскими.

В определенное время, сев в машину с правосторонним управлением, Стоун ездил по городку, соблюдая новые для него правила движения. И по несколько раз за урок его останавливал на трассе полицейский. Эту роль исполнял плотный, если не сказать толстый, мужчина в мундире с прекрасным английским выговором. Он учил водителя, как держаться на дорогах при встречах с представителями

правопорядка, как отвечать на их вопросы, как защищать свои права.

По утрам, вставая с постели, сделав физзарядку и приняв душ, Андрей получал компьютерную распечатку дневного задания и брался за дело.

Задания были насыщенными, и он заглядывал в них с отчаяньем обреченного. Компьютер выбирал для мистера Стоуна каждый раз новые испытания.

В один из напряженных дней после ужина, как предписывало расписание, Андрей вышел в парк совершить полагавшийся ему моцион. Напряжение дня заметно спало, и усталость, которую обычно нейтрализовало нервное возбуждение, давила на плечи с ощутимой силой. Хотелось сесть, посидеть, откинуть голову, закрыть глаза. В последние дни Андрей не успевал отдыхать даже за ночь. Однако распорядок требовал пешеходной прогулки, и избегать ее не было оснований.

Андрей шел медленно, равномерным шагом человека, размышляющего и одновременно отдыхающего от длительного конторского сидения. Солнце садилось где-то за лесом, но в воздухе плавала духота сауны. Голова под париком вспотела, и ее все время хотелось почесать.

— Николай, подождите! — Знакомый голос раздался недалеко за спиной. Он прозвучал так неожиданно, и столько радости от случайной встречи было вложено в слова, что Андрей чуть было не оглянулся. Удержав себя от непроизвольного движения, он все же сбился с ритмичного шага, спина напряглась.

Сзади раздался смех. Тот же голос, на этот раз по-английски произнес:

— Мистер Райт, задержитесь на миг, будьте добры.

Андрей обернулся на зов и остановился. Увидел улыбавшегося Чертольского. Тот шагал за ним, лихо помахивая тросточкой.

— Дрогнуло сердечко, верно? — спросил Чертольский по-русски и протянул сухонькую ладошку. — Ну, здравствуй, художник!

Андрей изобразил на лице крайнее удивление.

— Сэр, вы это мне? Простите, я вас не понял.

Чертольский взмахнул тросточкой, словно собирался фехтовать, и по-английски сказал:

— Подсадили вы меня, мистер Райт! Я-то побился о заклад с Корицким, что вы откликнетесь на русское обращение. Все же я ваш учитель. Что вам стоило? Теперь придется признать: мистер Райт в порядке и по-русски не смыслит ни бельмеса. Или как это сейчас у нас говорят? Не сечет ни слова.

— Последнего я не понял, сэр, — сказал Андрей. Теперь он уже точно знал, что добрый друг Чертольский только что собирался его купить по дешевке, чтобы потом за это Профессор спустил всех собак на подопечного.

Вечером,

оставшись в особняке вдвоем с Корицким, они разожгли камин и устроились у очага для беседы. Корицкий то сидел в кресле, посасывая трубку, то вставал, подходил к очагу, поправлял щипцами поленья, то разбивал кочергой горячие угли. Андрей, уставший за день, утонул в подушках кресла и, положив ногу на ногу, расслабился. Не хотелось ни двигаться, ни говорить. Тем более что вечерние беседы с Профессором не были отдыхом. Корицкий старался вытрясти из подчиненного все, что в нем оставалось от прошлого, и в то же время заставить его запечатлеть нечто новое.

Временами Андрей был на грани нервного срыва. Ложась в постель после первого часа ночи, он со злостью на самого себя думал о том, какую совершил глупость, охотно согласившись на романтическую авантюру. После всего, чего он уже нахлебался в учебном центре, суетная служба артиллериста в далеком и глухом гарнизоне казалась спокойной и патриархально размеренной. Отдых, учебные занятия, учения, маневры, наряды и дежурства, наконец, очередной отпуск — все это было привычным, добрым и вспоминалось со светлой радостью.

Корицкий делал вид, что все нормально, все так и должно быть, как оно есть. Раскочегарив камин, он возвращался на место.

— Мистер Стоун, вы два раза останавливались в отеле «Хилтон» в Лондоне. Это на Парк Лейн?

— Нет, сэр. Однажды это был «Хилтон Кенсингтон», в другой раз — «Олимпия».

— Прекрасно. Какие станции метро в Лондоне связаны с железнодорожными вокзалами?

— Метро и вокзал Чаринг Кросс. Затем станции Ватерлоо, Виктория, Элефант энд Кэсл, Стратфорд, Ливерпуль-стрит…

— На какой станции пересекаются Центральная ветка с линиями Виктория и Бейкерлоо?

— На Оксфорд серкус, сэр.

— Взгляните. — На колени Андрея легла цветная открытка с изображением какого-то здания. — Что это такое?

— Публичная библиотека в Кейптауне.

— А это?

— Здание оперы на Дарлинг-стрит.

— Это?

— Гавернмент-авеню в том же городе.

— Прекрасно. А вот эти два объекта. Откуда они?

— Это англиканский собор в Сиднее, а это арочный мост Сидней-бридж.

— Можете вспомнить, где вы видели эту панораму?

— Естественно. Набережная залива Виктории в Гонконге.

— Еще вопрос, мистер Стоун. Что такое дюйм?

— Дюйм? — Андрей на миг задумался, подыскивая ответ. — Это мера длинны. Равна двум с половиной сантиметрам.

— Не знаю, кто вы, мистер Стоун, но явно не англичанин. — Настроение у Корицкого было хорошее, и он лукаво улыбнулся. — Может, китаец?

— Я что-то не так?

— Не что-то, а все. Запомните, для англичанина дюйм — это просто дюйм. Миля — это миля. Если бы я спросил вас по-русски, что такое метр, разве вы бы стали уточнять, что это три фута и три дюйма?