Предчувствие: Антология «шестой волны»
Шрифт:
«Усаживайте», — шипела Люда. «Коченеет уже», — огрызался Иван Петрович, мостя чисто вымытый и переодетый в костюм труп Артура на стул. Тело, источавшее сильный запах одеколона, заваливалось на бок, никак не желая принять нужную позу. Иван Петрович отдувался и отирал пот. «Вовка, придержи!» — рявкнул он, оглядываясь, но сына за спиной не оказалось. Иван Петрович разогнулся, потирая поясницу, и выругался.
— Что ж вы при женщине ругаетесь, — осадила его Люда.
Через банкетный зал к ним спешил Вова с мотком проволоки в руках, за ним шёл секретарь мэра и какие-то мужики,
— Сейчас всё устроим, не волнуйтесь, — сказал секретарь и принялся распоряжаться.
Артура прикрутили к стулу, пропуская веревки под пиджаком. Один из мужиков умело прошёлся пальцами по лицу Артура, придав ему строгое, но оптимистичное выражение, поправил галстук. В руку вставили стакан.
— Отлично! — воскликнул секретарь, глядя на часы. — Речь подготовили? — отрывисто спросил он у Ивана Петровича.
Тот кивнул и смущённо засуетился:
— Сюда, сюда ставьте, рядом с Вовиным. Да не трясите так, опять переделывать придётся!
— Бледноват, — критически заметила Людочка.
— Волнуется, — объяснил Иван Петрович, — переживает, бедняга. Стыдится прошлого. Нормально.
Отзвучала традиционная речь мэра, выступил Вова, старательно прочитав написанный секретарём текст голосом, полным горячей благодарности. Банкетный зал нетерпеливо гудел, ждали отцовского слова.
Иван Петрович встал, утирая скупую мужскую слезу, и певуче заговорил, ритмично взмахивая руками:
— Дорогие горожане! Я счастлив поздравить наших детей со вступлением во взрослую жизнь. Много предстоит испытаний, многое сделать придётся, чтобы стать настоящими людьми, ответственными специалистами, заботливыми отцами и матерями. Я счастлив и горд, что мой сын оказался достойнейшим, — и не стыжусь суровых отцовских слёз. Мой сын оказался лучше меня — не об этом ли я мечтал! Но сегодня все наши дети, как один, сделали уверенный шаг в светлое будущее, и никто не остался за бортом!
Раздались хлопки, и Иван Петрович поднял руку, прося тишины:
— И ещё одно радостное событие произошло сегодня. Поздравим и всем вам известного Артура Юрьевича Земляникина! Лучше, как говорится, поздно, чем никогда!
Зал взорвался аплодисментами, зазвенели бокалы. Иван Петрович сел, его доброе лицо сияло. Перегнувшись через стол, он стукнул об стакан, вставленный в руку Артура, и умилённо сказал:
— Ну наконец-то выпьем с тобой по-человечески. Рад я за тебя, Артурка. Не зря за тебя душу надрывал — стал ты наконец человеком! Осторожнее, осторожнее руку жмите, — отвлёкся он на налетевших поздравителей, — свалите! Людочка, придерживай!
Люда подпирала труп Артура горячим бедром, обхватывала за плечи, шептала, ласково поглаживая по голове:
— Артурчик, Артурчик, видишь, как хорошо! И зачем упрямился, мучил меня, глупый мальчик… Теперь заживём…
— Вы молодчина, дядь Артур, что решились, — вторил с другой стороны Вова, — дайте я с вами чокнусь!
Людочка ловко наклоняла голову Артура, Вова кивал в ответ и фамильярно подмигивал — мальчишку уже начало развозить. Звенело стекло, и портвейн выплёскивался из неподвижного стакана прямо в тарелку с жаренным в сметане минтаем — его бок уже был разворочен чьей-то вилкой.
Поднявшись на холм, Артур оглянулся. Пекло затылок, по обочинам сухо
Иван Наумов
Мумбачья площадка
Александ'eр, Безопасность и Территории, не может удержаться и всё-таки смотрит через открывшийся люк в зенит. Глупость. Если долбанут с орбиты, всё равно ничего не увидишь. Да и меры приняты, ему ли не знать? Ближнее и дальнее обнаружение, три бота прикрытия, сетка из пятидесяти спутников — планета для пикничка накрыта и готова к употреблению. Отдыхающим никто не помешает. Александер облизывает пухлые фиолетовые губы, царственным жестом даёт помощникам отмашку, и начинается разгрузка.
Софья Игоревна, Финансы и Собственность, подставляет плечи и шею острым струям воды. Истома уходит, остаётся смыть глупую улыбку, чтобы Ром не вообразил себе незнамо что. Хотя — она чуть выглядывает из-за занавески и несколько секунд разглядывает через полуприкрытую дверь щиколотку, пятку, ступню, смешные растопыренные пальцы — хотя имеет право. Улыбка опять гнёт уголки губ, и приходится засунуть лицо под воду.
Эдуард Валерьянович, Образ и Перспективы, жадно разглядывает в иллюминатор водную гладь, светлые проплешины мелей, золотистые каёмки пляжей. Бесценен каждый миг наблюдения — уже слишком много видано, испробовано, изучено и разобрано по косточкам в поисках ускользающей красоты. Без постоянного ощущения присутствия которой нельзя будет делать своё дело. Мозг жадно впитывает непривычные цветовые сочетания и узоры рельефа незнакомой планеты. Только с рельефом туго — плоскость до горизонта, трёхцветная размазня из травы, песка и воды.
Марат Карлович, Маратище, «Сын-Основатель», рассматривает в зеркале морщинки у глаз. Лучики разбегаются к вискам, как дельты великих рек. Никакой пластики, даже ЭдВа согласился, что так будет лучше. Пора стареть — начинаются недетские игры. Нужно выглядеть на свои сорок пять. Губы проговаривают вечернюю речь. За спиной сыто порыкивают псинки.
Роман Андреевич, Информация и Связь, блаженно потягивается, раскинувшись на кровати морской звездой. Ноги ватные, сердце колотится, но пульс постепенно приходит в норму. Хочется вздремнуть, но Софа может обидеться, так что не стоит. Она что-то мурлычет в ванной, сквозь шум воды мелодии не разобрать. Ром всё-таки прикрывает глаза, и из ниоткуда сразу выползают столбцы цифр, схемы, цепочки слов кода. Странное ощущение свободного времени, когда работать не обязательно, а напротив, запрещено… И подозрительная тишина вокруг, нет обычной дрожи обшивки. Уж не прозевали ли они посадку? Ром смеётся.