Предчувствие беды
Шрифт:
– Я что, разбираюсь?
– И что?
– Что ты заладил-то? Села в машину.
– А кто за рулем был, не видели? Мордастый такой, чернявый?
– Что я, орел тебе? И вообще стекла затемненные, не видать ничего. Через пару минут и уехали.
– Когда это было?
– Так когда? Ну я вышла во двор, это десять… Потом к одиннадцати за молоком пошла к цистерне, вернулась домой, потом вышла еще во дворе посидела, тут Шурка и выскочила… – Старуха беззвучно шевелила губами. – Так с час назад, в двенадцать или около того, – прикинула она, глядя на мужчину.
Тот задумчиво молчал,
– Если это «Жигули» пятерка, так это наша, из гаража. Видно, Михаил за ней заехал. Хорошо, что я вас встретил, а то парился бы здесь под окнами. Спасибо вам, – закончил он, поднимаясь и направляясь к «форду».
– Так вряд ли на работу-то. Какая-то она расхристанная выскочила, – вслед ему проговорила старушка.
Но мужчина как будто не слышал этих слов. «Форд» исчез в арке двора.
Саша открыла глаза. Она лежала в незнакомой комнатушке, на металлической кровати из довоенных времен. Левую руку что-то неприятно тянуло вниз. Женщина подняла ее и услышала металлический звон. Рука была прикована наручником к длинному металлическому шнуру, который крепился другой парой наручников к противоположной спинке кровати. Как собака на цепи, ошалела Александра.
Она села, огляделась. Окно забито фанерой, на столе-тумбочке кружка с горящей свечой, пара табуретов – вот и все убранство. Сквозь раскрытую дверь просматривалась крохотная прихожая. Входная дверь распахнулась, ввалился Глеб с пластиковым пакетом. Он прошел к столу, стоя спиной к женщине, начал разгружать пакет.
– Очнулась?
– Нет, мне кажется, я все это во сне вижу, – изо всех сил стараясь не терять самообладания, произнесла Александра. – Что это за выходка безобразная? Немедленно сними с меня эту дрянь! – Она подняла охваченную металлическим кольцом руку. – Ты слышишь? Повернись немедленно! – Саша все-таки сорвалась на крик.
Глеб развернулся, и Александра замерла: на нее смотрели совершенно безумные глаза с пляшущими зрачками.
– Заткнись, – прошипел он, не сводя с нее ненавидящего взора. – Все, кончилась твоя власть! Теперь я твой господин, слышишь? Я!!
– Ты… Ты с ума сошел, Глеб! – прошептала она. – Что ты собираешься делать?
– То же, что делал с тобой твой хмырь этой ночью.
– Это… Это же маразм какой-то. – Она все отказывалась воспринимать происходящее. – Не можешь же ты насильно…
– Я могу! Я все могу с тобой сделать, слышишь? – закричал он и бросился на женщину.
Она извивалась, пытаясь освободиться. Но его руки, руки которые были всегда ласковыми и нежными, которые касались ее с трепетной дрожью, превратились вдруг в жесткие, безжалостные щупальца неведомого чудовища. Казалось, их было не две, а десять, двадцать и все они одновременно срывали платье, белье, больно стискивали грудь, до хруста сжимали тело, раздвигали ноги, грубо шарили в нежнейших складках.
– Я не отдам, я не отдам тебя никому, – хрипел он ей в лицо.
Саша кричала, он хохотал, впивался в ее рот, кусал мягкие губы.
…Она лежала на кровати, задыхаясь от слез. Глеб встал, неторопливо оделся.
– Подонок, мразь, ненавижу тебя! Эдик узнает, он тебя убьет!
Он подскочил к ней, встряхнул за плечи, закричал:
– Не смей говорить о нем, потаскуха! Это я убью его! Я!
Он выскочил в кухню, Саша все выкрикивала вслед отчаянные ругательства.
Глеб вернулся почти спокойным. Вытащил из пакета упаковку молока, бутылку минералки, нарезанный батон, сыр, плитку шоколада. Разложил все это на столе, повернулся к женщине:
– Ты можешь проклинать меня, можешь ненавидеть, но я тебя никому не отдам. Ты будешь находиться здесь столько, сколько я сочту нужным.
– Ты сумасшедший! Меня будут искать!
– Кто? Ты с понедельника в отпуске. Сегодня и завтра у тебя отгулы. А потом ты уедешь к маме. Так что никто тебя искать и не будет. А хахаль твой забудет тебя, недели не пройдет, вот увидишь. Это для меня ты единственная. А у него таких…
– Ты, жалкий импотент, ты думаешь, ты сможешь его заменить?! Ды ты вообще не способен удовлетворить женщину! Я из жалости с тобой…
– Замолчи! – закричал он. – Заткнись! Подожди, я тебе такое удовлетворение устрою…
Глаза его сверкали бешенством. Он опять выскочил на кухню. Саша испуганно замолчала.
«Он меня убьет», – пронеслось в ее мозгу.
Но Глеб вернулся с высоким пластмассовым ведром, накрытым стульчаком, – вариант дачного клозета.
– Вот, это твой туалет.
Потом заменил догоравшую в кружке свечу на новую.
– Все, посидишь здесь в одиночестве до завтра, одумаешься.
Едва дверь за Каменевым захлопнулась, Саша вскочила с постели, намереваясь добраться до окна. Однако длины металлического провода едва хватило, чтобы дойти до стола. Она ринулась в другую сторону, но шнур остановил ее у выхода в прихожую. Саша попыталась ногтем отомкнуть замок наручников. Смешная попытка! Обломанные ногти и новый поток слез.
Она села на постель, продолжая плакать.
То, что произошло с ней, было абсолютно невероятно, немыслимо. Она все никак не могла осознать чудовищности своего положения. Она, помыкавшая мужчинами, она, которая привыкла чувствовать себя госпожой, Цирцеей, обращающей их в сладострастно хрюкающих животных, она сама оказалась в положении рабыни, посаженной на цепь. И кем? Всегда покорным, верным, преданным Глебом! Разве можно было предположить, что эта мокрица способна на такое безумство? Он спланировал все это заранее! Знал, что она уходит в отпуск (ах, да ведь она же и говорила ему об этом еще месяц назад), знал от кого-то из подчиненных, что она уезжает («…у тебя отгулы… потом ты уедешь к маме…»), выслеживал, подсматривал. И эта ночь с Эдиком на подоконнике – видимо, это было последней каплей.
Что же делать? Свеча догорала. Комната погружалась во тьму. Александра лежала в полной тишине, не в силах более плакать, лишь изредка всхлипывая.
За окном слышались звуки проезжающих мимо поездов. Господи, да куда же он привез ее, это чудовище?
Глеб вышел на улицу. Пошатываясь, пошел прочь от особнячка, одиноко стоявшего в глубине неосвещенного пустыря. Неподалеку, в узком проулке была припаркована «девятка». Глеб добрался до машины, рухнул на сиденье, обхватил руль руками, уткнулся в них лицом.