Предчувствие чуда

Пэтчетт Энн

– Estoque! [8] – крикнул Милтон людям, прилипшим к витрине, и добавил что-то еще по-португальски.

Родриго снова выключил свет и в темноте сложил Маринины покупки в тонкие пластиковые пакеты.

– Что они хотят? – спросила Марина.

Милтон повернулся к ней.

– Да ничего они не хотят, – ответил он, махнув рукой. – Им просто скучно.

Родриго отпер дверь и выпустил Милтона с Мариной наружу. Толпа была не такая большая, какой казалась сквозь стекло, всего человек двадцать, причем были тут и дети. Они просто стояли на тротуаре, словно никогда и не рвались в магазин. Некоторые, правда, что-то разочарованно ворчали, но без особого энтузиазма.

8

Учет! (порт.)

Уже садясь

в машину, Марина вдруг вспомнила, что не расплатилась. Она растерянно подняла руки со свисавшими с них невесомыми пакетами.

– Я забыла про деньги.

Кое-кто из поредевшей толпы подошел ближе, надеясь разглядеть, что купила Марина.

Милтон покачал головой:

– Все ведь идет на счет.

– На какой счет?

– На счет «Фогеля», – ответил Родриго.

Он сунул руку в одну из сумок и вынул чек с полным перечнем покупок.

Марина хотела было что-то сказать, но передумала. То, что универмаг в Манаусе напрямую связан с американской фармакологической компанией, казалось странным ей, но не Милтону с Родриго. Марина поблагодарила обоих и пожелала Родриго доброй ночи, а он, при посредничестве Милтона, пожелал ей благополучно получить багаж. Милтон распахнул перед Мариной заднюю дверцу, и пару километров до отеля она проехала, как важная особа.

Отель назывался «Индира». «Ну, нет, – подумала Марина, – не мог же сотрудник «Фогеля», бронировавший номер, подстроить такое специально, смеху ради». Вместе с Милтоном она вошла в вестибюль, уставленный пальмами в кадках и просевшими бурыми диванами, словно говорившими: «Мы держались сколько могли, но теперь силы покинули нас». Милтон сходил к стойке администратора и вернулся с ключом. Потом любезно пожелал доброй ночи, обвел кружком свой номер мобильного на визитке и откланялся. Марина вдруг поняла, что, не встреть ее Милтон, провела бы ночь в кресле зала ожидания, а наутро купила бы билет на первый же рейс до Майами. Мысль об этом рейсе не покидала доктора Сингх, даже когда она вошла в номер и повесила пальто на грубо привинченную прямо к стене металлическую штангу. Присев на край кровати, Марина нашарила в сумке очки для чтения, чтобы разглядеть длиннющий ряд крохотных цифр на купленной у Родриго телефонной карточке. Разница между Иден-Прери и Манаусом была один час. Удивительно – преодолев такое расстояние в пространстве, по времени Марина отдалилась от дома всего на шестьдесят минут. Мистер Фокс ответил со второго гудка.

– Я прилетела, – сообщила она.

– Хорошо… хорошо.

Он прокашлялся и чем-то зашуршал. Не разбудила ли Марина его?

– Я давно жду твоего звонка. Ты ужинала?

Марина задумалась. Кажется, она что-то ела в самолете, но точно не помнила.

– Мой багаж потерялся. Впрочем, завтра мне его наверняка привезут. Просто хочу, чтобы ты знал – я сейчас без телефона.

– Ты сунула мобильник в чемодан?

– Да, я сунула его в чемодан.

Мистер Фокс с минуту молчал.

– Теперь багаж отыскивают почти всегда. Обычно его привозят в отель среди ночи. Утром, когда проснешься, позвони администратору. Скорее всего, твой чемодан уже будет тебя ждать.

– Таксист помог мне купить самое необходимое. Сейчас у меня хотя бы есть зубная щетка. Да, кстати, спасибо тебе за это.

– За зубную щетку?

– За Милтона. – Она прикрыла ладонью трубку и зевнула.

– Я рад, что он тебе помог. Как жаль, что сам я больше ничем не могу тебе быть полезен.

Она вздохнула. Разговор получался какой-то неутешительный. Может, лучше было подождать со звонком до утра? Занавески были раздвинуты, и Марина посмотрела на Манаус. На месте далекого бескрайнего моря крошечных огоньков можно было представить себе любой город Земли. Она закрыла глаза.

– Марина?

– Извини. Кажется, я задремала.

– Ложись спать. Завтра поговорим.

– Но вдруг я буду по-прежнему без телефона? – сказала она, но тут же спохватилась: – Ах да, ты можешь позвонить мне в отель.

– Я так и сделаю. Ложись.

– Я напишу тебе письмо, – пообещала Марина.

И уже не помнила, как положила трубку.

Заблудиться в Манаусе было почти невозможно. Этот услужливый город, где не взимались пошлины на импорт, жил на потребу туристам, разъездным торговым агентам и грузоотправителям. Казалось, люди здесь только тем и заняты, что сходят с палуб речных судов или взбираются на них. Улицы были проложены так, что пешеход всегда шел либо к воде, либо от воды. На третий день Марина уже прекрасно ориентировалась в Манаусе. Все встало на свои места, как только она уяснила расположение реки. На крытый рынок она отправилась в шесть часов утра вместе с другими горожанами, спешившими сделать все, что в человеческих силах, прежде чем на город обрушится изнурительная жара. Висевший в неподвижном воздухе запах гниющей рыбы, кур и кусков говядины, находящихся на грани разложения, вынуждал прикрывать футболкой нос и рот, но Марина все-таки остановилась перед столиком местного знахаря – рассмотреть травы, кору и змеиные головы, плавающие в какой-то жидкости (она искренне надеялась, что в спирте). Черный гриф величиной с индюка бродил по проходам вместе с покупателями, высматривая под прилавками рыбные потроха. Свою работу он делал исправно, и кровавых обрезков на полу почти не было. У женщины, накрывавшей свой товар листками вощеной бумаги, Марина купила пару бананов, похожих по вкусу на яблоки, и сладкую булочку. Потом прогулялась вдоль реки, поглазела на речные суда и лодки, на воду цвета чая с молоком, а в порту – и вовсе бурую. Марина снова и снова садилась на корточки и пыталась разглядеть в реке хоть что-то – безуспешно. Так она ждала доктора Свенсон.

Конечно, она не стала бы тратить время на ожидание доктора Свенсон, если бы могла заняться чем-то более плодотворным. Ожидание потерянного багажа сложно было назвать полноценным занятием, хотя Томо, молодой человек, сидевший за стойкой администрации в отеле, дважды в день звонил в аэропорт и осведомлялся, как продвигаются поиски. Еще Марина ждала Бовендеров. Каждый день она оставляла для доктора Свенсон письмо, на конверте писала «Бовендер» и «Свенсон», а в конверт вкладывала листок с адресом и телефоном отеля и просьбой связаться. Дом, в котором находилась квартира доктора Свенсон, явно был одним из лучших в городе. Об этом свидетельствовали и его вид, и расположение, и отлично обставленный вестибюль, где Марина оставляла консьержу свои письма. «Интересно, – думала она, – во сколько «Фогелю» обходится содержание в Манаусе роскошных апартаментов, в которых к тому же вместо доктора Свенсон живут неведомые Бовендеры, да и то, кажется, не постоянно. Вполне возможно, что они уже отправились странствовать дальше, на то они и богема, а Манаус не тот город, где люди задерживаются надолго, если им есть куда поехать».

Она протянула консьержу очередное письмо. Тот, как всегда, принял его, улыбаясь во весь рот и усердно кивая.

– Бовендер, – четко и внятно произнесла Марина.

– Бовендер! – повторил он.

Она решила, что сочинит следующее послание на португальском и завтра вручит ему. Надо все же разъяснить консьержу, а также мифическим Бовендерам, что ей от них нужно.

Куда бы ни отправлялась Марина – гулять к реке, ждать у дома доктора Свенсон, бродить по городу в надежде на чудесное озарение, которое подскажет, как найти сумасбродную исследовательницу, – всюду ее рано или поздно настигал ливень. Яростный, слепящий, он возникал словно из ниоткуда и превращал улицы в бурные ручьи, вода в которых поднималась до щиколоток. Местные спокойно прятались от дождя, прижимались спиной к стенам домов, вставали под всевозможные козырьки и карнизы и ждали, когда стихия отбушует. Марина по нескольку раз на дню мысленно благодарила Родриго за то, что тот заставил ее купить дождевик.

Конечно, иногда не спасали ни дождевик, ни карнизы, и ливень вынуждал Марину, хлопая шлепанцами, мчаться к отелю, а капли жалили, как шершни. Защитный крем смешивался с жидкостью от насекомых, и, когда Марина вытирала мокрое лицо, глаза жгло так, что те едва не слепли. В номере она принимала душ, вытиралась, штудировала «Крылья голубки», а устав от Генри Джеймса, принималась читать об особенностях репродуктивной эндокринологии у племени лакаши.

Как когда-то объяснял ей Андерс (тогда она слушала вполуха), племя лакаши жило где-то в дебрях Амазонии и женщины до семидесяти лет производили там на свет здоровых детей. Конечно, их точный возраст никто не знал, но факт оставался фактом: старухи рожали. Детородный возраст у женщин лакаши был на тридцать лет дольше, чем в соседних племенах. Семьи, где живут пять поколений, считались обычным делом. Если не считать повышенной изношенности организма, здоровье у женщин лакаши оказалось не хуже, чем у их туземных ровесниц. За тридцать пять лет наблюдений родовые дефекты, умственная отсталость, проблемы с костями, зубами, ростом, зрением и весом отмечались у матерей и детей в среднем не чаще, чем в соседних племенах.

Марина перевернулась на спину и держала журнал на весу. «За тридцать пять лет наблюдений?» Значит ли это, что доктор Свенсон преподавала с полной нагрузкой в Университете Джонса Хопкинса и одновременно изучала в Бразилии племя лакаши? Конечно, кто знает, что она делала по выходным, в весенние каникулы или в День благодарения?! Возможно, все эти годы она летала в Манаус, нанимала лодку, плыла по Рио-Негро в какой-то из ее притоков. Будь статья подписана другим именем, Марина ни секунды не стала бы сомневаться, что перед ней – наглое вранье, но доктор Свенсон была человеком поистине неукротимым, ее энтузиазм превосходил человеческое понимание. Если доктор Свенсон запрыгивала на ночной рейс до Бразилии, когда Марина, еле держась на ногах от недосыпания, обходила палаты в Балтиморской больнице, – что ж, замечательно, но не удивительно. Ко всему прочему в статью были включены данные из докторской диссертации доктора Свенсон по этноботанике, защищенной в Гарварде. Похоже, Марина очень многого не знала о своей наставнице.