Предел бесконечности (сборник)
Шрифт:
— Эй, вы оба! — гаркнул Северянин, высунувшись из-за дверцы своего авто. — Живо сюда!
— Уходи! — еще раз крикнул Глеб и побежал к деревьям.
Два «качка» выскочили из машины и вскинули автоматы.
— Что вы делаете! — не своим голосом заорал Ивар.
Короткие очереди разорвали покой безмятежного пустыря. Глеб споткнулся, но устоял на ногах.
— Нет! Не смейте!! — Ивар бросился наперерез линии огня.
Голос его вдруг сорвался тихим, удивленным вскриком. Глеб обернулся.
Белое и алое. И синее пустое небо. Руки раскинуты,
«Секьюрити» растерянно опустили стволы. Вопил и долбил кулаком по крыше салона Северянин. Звуки и движения распластались за невидимой ватной стеной. Остался пустырь. И тело в жухлой, покрытой гарью траве. Минуту назад отважный юный взгляд рвался в безграничный океан будущего. Но рухнула гильотина коварного мгновения. И чистое белое лицо смотрит в мертвую даль, сжатую до величины абсолютного нуля.
Глеб пошатнулся. Из горла вырвался хрип. Рассудок утонул в буре чувств, тело на несколько мгновений потеряло контроль и осело, как тряпичная кукла. Сознание помутилось.
Нет! Я устою! — он вцепился руками в спекшийся под солнцем грунт. — Я дойду до горизонта, земля. Ради тебя, ради этого парня!
Глеб не понял, откуда пришли эти слова, и не знал, какая сила удержала его под шквальным огнем опомнившихся автоматов. Он оказался в седле голубого мотоцикла и вывернул полный газ…
Он упал на пустынной проселочной дороге, когда бак машины опустел. Долго лежал в пыли, не чувствуя ни боли, ни мыслей, ни вообще — чего-либо. Диагностика сбоила. Аналитика бездействовала. Память смерти заняла каждую клетку стонущего тела.
Прошло несколько часов прежде, чем сознание протиснулось сквозь заслон пустоты, и похожие на бред обрывки фраз дотянулись до ума:
Они стреляли, потому что знали, кто я. А он кинулся под пули, чтобы их остановить… Из-за меня… Он другой. Он человек. Яркий, как солнце… Прости, Ивар…
Логический вывод не направил мысли в привычное русло, хотя бессмысленность обращения к мертвому была очевидна. Логический вывод молчал. Лишь внутренний контроль организма дал сигнал о нарушении двигательной функции ног, множественных инородных предметах в области левого плеча и серьезном повреждении правого легкого.
— Я встану. Я дойду, — шептал Глеб, отползая дальше и дальше от бесполезной машины.
«…Узнай, а есть предел — там, на краю земли? И — можно ли раздвинуть горизонты?…» Песня стучала в висках, будто память включила забытый аудиопроигрыватель. Горячий голос человека хлестал, взывал, толкал вперед и вперед.
«Ты стремишься к пределу бесконечности», — морщинистое лицо Антона появилось перед глазами.
«Я желаю тебе удачи», — Анна дружески протягивает руку.
Поляна неожиданно оборвалась, и Глеб кубарем скатился в канаву. В десятке метрах правее зияла черным провалом бетонная труба. Он из последних сил двинулся к укрытию. Упала тень. Он с трудом огляделся и понял, что лежит перед насыпным мостом, под которым когда-то тек ручей. Теперь один конец
Он отполз как можно дальше от «входа» и замер.
Я встану. Я найду горизонт.
То была последняя мысль. Сознание отключилось.
Глава 4. Годы
— Филипп Алексеевич, расскажите нашим зрителям, как вам удалось создать столь эффективное лекарство?
— Я много работал.
— Большинство ваших коллег, в том числе из ведущих стран мира, утверждают, что болезнь Паркинсона неизлечима, — кругленькая репортерша опять сунула в лицо собеседника микрофон.
— Если бы я думал так же, как они, я бы никогда не достиг успеха, — он высокомерно поправил галстук.
— Филипп Алексеевич, наши зрители часто задают вопрос, использовали ли вы результаты международного проекта «Геном человека»? Можно ли считать ваше открытие первым удачным применением этого гигантского начинания прошлого века?
— Я физиолог, а не генетик. Основа моих исследований — изучение химических реакций в живой материи.
— Многие полагают, что вы опирались на знания, полученные от своего отца, профессора Жулавского.
— Старшего научного сотрудника Жулавского. Ничего общего с его деятельностью я не имел и не имею, — отрезал Филипп чуть резче, чем следовало перед камерой.
Репортерша не унималась:
— Сейчас, на взлете вашей карьеры, как бы вы прокомментировали достижения, которые приписывали профе… извините, господину Жулавскому?
Молодой ученый побагровел.
— Как полную чушь, о которой вопит «желтая пресса».
Кадр сменился.
— Вы смотрели интервью с доктором биологических наук, сотрудником корпорации «Панацея» Филиппом Алексеевичем Жулавским, — бойко сообщил диктор. — А теперь, новости культурной жизни…
Стас хмыкнул и, не нащупав на журнальном столике пульт, нехотя подошел к телевизору.
— Доктор биологических наук. И в такие молодые годы! Браво! Слушай, Фил…
— Отвяжись… — Филипп лежал на диване, уткнувшись в спинку.
— Фил, с тебя причитается.
— Тебе вчерашнего мало? — донесся из подушек вялый ответ.
Спустя несколько секунд Филипп отшвырнул скомканный плед и вскочил.
— Мне надоели эти чертовы мыши, крысы и лягушки! Мне нужна настоящая работа! Моя работа!
— Говорю же: с тебя причитается, — Стас как ни в чем не бывало вернулся в свое кресло.
Опухшая физиономия новоиспеченного доктора вмиг прояснилась.
— То есть как?… Ты провернул? Уже?!
— Проект наш, дружище! — Стас потряс над головой ламинированной бумагой с внушительной «шапкой» и яркой печатью. — С понедельника ты — начальник лаборатории, а я твой заместитель!
— Тебе никто не говорил, что твоя квартира похожа на свинарник? — Стас осторожно перешагнул через ворох распечаток и батарею пустых пивных банок.