Предел прочности
Шрифт:
1. Страдает ли Крайнев каким-либо психическим заболеванием? Если да, какие меры медицинского воздействия к нему могут быть применены?
2. Был ли вменяем Крайнев в момент совершения преступления, вменяем ли он в настоящее время?
3. Нуждается ли Крайнев в принудительном лечении от алкоголизма?»
Подпись следователя, печать.
Я прочитал постановление и, вернув его следователю, спросил, когда меня вызовут на экспертизу.
— Завтра в час дня вам нужно быть во 2-й психиатрической больнице по набережной Мойки, дом 126. У вас почти не остается времени, чтобы одуматься и признать
— Да-а, — протянул я. — Лихо вы строите пирамиду из мыльных пузырей. А вам не кажется, что мое дело выеденного яйца не стоит? Никто же не пострадал? Нужно вернуть швейцару арестованные вами четыре тысячи двести, я откажусь от пяти тысяч, которые дал ему, и поставим точку в нашем ничтожном деле?
— Не получится. В данной ситуации если не виновны вы, значит, виновен швейцар. Он присвоил себе ваши деньги, а это прямой грабеж, но уже с его стороны. Иного не дано.
— Но я ему прощаю пять тысяч. Могу дать еще пять, только бы он удовлетворился.
— Да, такое было возможно в самом начале, когда еще не заводилось уголовное дело. Сейчас поздно. Но то, что вы предлагаете, полностью изобличает вас. Давайте это запишем в протокол, вы поставите подпись и дело передаем в суд?
— Нет, — сказал я. — Вы неправильно меня поняли. Вы мое желание по-простому выйти из создавшегося положения принимаете за мою слабость.
— Боже, какая слабость! Вы — сильный молодой мужчина, спортсмен. Одного вашего вида достаточно, чтобы понять, что с вами шутки плохи. А швейцар Удальцов — бывший сантехник, инвалид третьей группы, шестидесятипятилетний пенсионер. Мог ли он позволить себе такое, видя перед собой богатыря?
— Мог, если богатырь в стельку пьян, — сказал я. — Пьяный — как ребенок, его пальцем ткни, он рухнет.
Следователь покачала головой, ее лицо исказила брезгливая усмешка. Ей противно беседовать с идиотом, и она укрепилась в мысли, что мне нужна психиатрическая экспертиза.
Не столько, чтобы ее обидеть, сколько для своего будущего сочинения я решил с ней поиграть. Будь что будет, сейчас мне все интересно. Уж если незнакомые девушки запросто идут со мной на контакт и готовы к длительным отношениям, то эта милицейская лялька вполне может увлечься молодым гулякой и повернуть дело в нужную мне сторону.
— Вы не хотите вместе со мной посетить «Каравеллу»?
— Зачем?
— Ну, чтобы своими и моими глазами увидеть обстановку, в которой произошел расследуемый вами инцидент.
— Нет, в этом нет нужды. Мне достаточно фактов, которые отражены в деле по результатам допросов.
И тут я спохватился, что нашу беседу она вполне может фиксировать на записывающем устройстве, и сразу изменил стиль разговора:
— Простите меня, я пытаюсь шутить, хотя нам с вами не до шуток. Я выяснил: мне грозит, максимум, «условно». Или даже только штраф. Поэтому не особенно боюсь. Но глубоко верю, что судьи не всегда идут на поводу у следователей, и вполне возможно, займут мою сторону. Тогда вы потерпите поражение как профессионал.
— Вы мне угрожаете?
— Нет, пытаюсь уберечь от ошибки.
— Лучше побеспокойтесь о себе, — сказала она, не глядя на меня. — Можете идти.
Ровно в час дня я входил в просторный кабинет психиатрической больницы. Два больших
Приостановившись у двери, я поздоровался с женщиной. Она какое-то время продолжала писать, но вот оторвалась и, взглянув на меня, показала рукой на пустую вешалку и предложила снять куртку.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — сказала она, указав на центральный табурет. — Сейчас начнем.
Было ли страшно мне ехать сюда и готовиться к экспертизе? Нет. Я стопроцентно уверен в том, что здоров и никакая комиссия не сможет доказать иное. Я не знал их методов проверки, но понимал, что нужно говорить правду в тех пределах, в каких это возможно. Я был убежден, что даже хваленый детектор лжи не составит особого труда обвести вокруг пальца, если постараться. А людей — тем более, потому что в каждом из нас живо не только понимание, но и сомнение, и чаще всего именно сомнение помогает определить, где правда, а где ложь. Даст Бог, обойдется, подумал я и тут же почувствовал неловкость за то, что призываю Бога там, где Он от меня отказался, допустив такую беду… Прости, Господи, грех мой, но иначе я не могу, стыдно!..
Вошли трое врачей в белых халатах. Один — высокий, костлявый, с черной клиновидной бородой и густыми черными бровями, — я его назвал «Борода». Другой — среднего роста, лысый, в расстегнутом халате и с газетой в руке — «Лысый». Третий — упитанный, кривоногий, с большим животом и короткими руками. Правую часть высокого лба закрывали густые светлые волосы, и я назвал его «Челка». Уселись на трех табуретах. Четвертый оставался незанятым, и я подумал, что он предназначен для женщины, но она остается за столом и будет записывать нашу беседу.
Мне видны женщина, Лысый и Челка. Борода сидит сзади, чуть слышно подкашливает.
— Что, начнем? — спросил Челка. — Назовите, пожалуйста, вашу фамилию, имя, отчество и год рождения. Как зовут или звали ваших родителей? Есть ли у вас братья и сестры?
Я назвал.
— Чем вы болели в детстве и потом?
— Я рассказал.
— Где родились?
— В Москве.
— Чем отличается этот город от других городов России?
— Статусом столицы.
— Но есть же другие столицы — Казань, Уфа, Ижевск?
— Они не являются столицами России… Простите, вы пригласили меня, чтобы издеваться?
— Нет, просто у нас такая система беседы, не обижайтесь, пожалуйста.
— Я попрошу другого члена вашей комиссии задавать мне вопросы. Иначе буду молчать.
— Хорошо, отвечайте мне, — сказал Лысый. — Вы онанизмом занимались?
— Было в юности, но после встречи с женщиной — нет.
— Почему?
— С женщиной лучше.
— Венерические болезни были?
— Нет.
— Как вы относитесь к тому, что с вами произошло?