Предельный контраст
Шрифт:
Иван понимал почти все, большинство слов звучало с ясно различимыми интонациями того всеобщего марсианского произношения, которое, пожалуй, в последнее время не только на Марсе получило признание. Теперь все чаще даже в космосе на нем говорили, заменяя более привычную англо-русско-китайскую скороговорку.
И снова, последние слова пресловутой Анны подтвердили, что этот уголок Марса был колонизирован преимущественно выходцами из России. У другого племени просто не существовало таких фольклорных определений.
Внезапно кто-то взвизгнул, словно собаке на хвост наступили.
Иван поежился, как ни крути, а услышал он слишком много, хотя, при всем при том, и слишком мало. Размышляя на эту тему, он пошел назад, в гостиницу, решив впредь не выходить на улицу после наступления темноты.
И еще он подумал, что недаром про русских испокон веков говорят как о крайне нелюбезных, малоприятных людях, у которых желание отгородиться от всего мира превосходит даже возможность заработать на хорошем воспитании.
Ведь всю экономику этого берега составляло только разведение не слишком продуктивных пород скота, да еще слабенькое рыболовство… Нет, особых денег эти люди у Центрального правительства не клянчили, обходились тем, что у них имелось, но все равно… Зарабатывать деньги – священная обязанность каждого неглупого человека, но почему-то здесь это не прижилось. Как иначе объяснить, что даже возможность фотокорреспонденций одного из лучших мастеров Внеземелья, способная открыть всему цивилизованному миру прелесть этого уголка Марса, встретила такую враждебность?
Перед сном Иван как следует запер дверь, и даже поставил пару датчиков, поднимающих тревогу в присутствии любого животного крупнее кошки, как привык делать в совершенно диких джунглях и пустынях. Как говорили те же русские – береженного и беречь не следует. Хотя расшифровывать нюансы этой поговорки Иван, несомненно, предоставил бы специалистам.
Иначе, он непременно что-нибудь напутает, а в данном случае любые ошибки могли окончиться плачевно, вплоть до стрельбы от бедра того же рейнджера-шерифа… Или вообще линчеванием. Поди потом, объясняйся в канцелярии Всевышнего, что лично он, Иван, не хотел ничего другого, кроме как пощелкать своими камерами на марсианской натуре, зарабатывая себе на хлеб.
А потом началась работа, привычная, с маленькими сложностями и неожиданными находками, которые обожает каждый фотограф. Иван бродил по окрестностям, иногда для общего плана взбирался на холмы, иногда летал в своем флаере на редкие у этого берега островки, пару раз нырял в аквастате, чтобы запечатлеть жизнь морского дна, и старался как можно меньше контактировать с местными. Это было непросто, но он умел этим заниматься, и даже в ледяных пустынях Сатурна продержался в полном одиночестве три недели, пока не кончился кислород.
Но как бы «весело» не было на Сатурне, здесь, на тихом и относительно ухоженном Марсе, пусть даже и в окружении этих малопонятных старорусских, пожалуй, было хуже. Нет, разумеется, ни о каком гиде или помощнике после всего, что случилось в первый же вечер, Иван не заикался, скорее всего ему просто отказали бы, а убеждаться в резкости и особенной выразительности этого отказа у него не было желания.
Кроме того, он-то летел в место, где, как полагал, всегда можно поутру заказать кофе, к обеду получить бифштекс хотя бы из мороженного мяса, а на ужин выпить бокал-другой марсианского вина, или, на худой конец, пива… Пиво же, как говорили все рекламы на свете, везде одинаковое, даже если приходится пить его из банок с гарантией от порчи в три года. Поэтому он не сделал даже минимального запаса провизии, даже необходимого набора этого самого пива, пленок и пробных «поляроидных» карточек.
Кое-что удалось купить в местной лавочке на следующий же день, и опять же, преодолевая неприязнь, а порой и откровенную грубость продавца, молодого парня, которому только инструктором в лагере для отмороженных бандитов следовало бы служить.
Через пару дней к нему в номер ввалился все тот же рейнджер, и попытался вызнать, что и как у Ивана выходит. Пришлось ему кое-что продемонстрировать, хотя бы для того, чтобы отбить у местных варваров желание испортить работу, в которую он вкладывал что-то совершенно для себя новое – тайное неудовольствие от этого места, от города, от всех его обитателей. Он-то знал, если уж его вывели из равновесия, это каким-то образом непременно отразится в фотографиях, но поделать что-нибудь с этим было уже невозможно. Оставалось только примириться.
– Значит, вы теперь даже пробных снимков не делаете? – спрашивал рейнджер, бестолково покручивая дорогущую цифровую камеру в пальцах, более привычных к рыболовным сетям и оружию.
– Делаю, – ответил Иван, бесцеремонно отбирая камеру из рук гостя. – Но у вас приходится обходиться самым дешевым, так сказать туристическим классом, вот получается… Если бы я знал, что у вас в магазине даже пленки толковой не имеется, я бы запасся.
– У нас многого нет, – с непонятной радостью констатировал рейнджер. – А отсутствие пленки не остановило вашу работу?
– От пленок пришлось отказаться, – буркнул Иван, демонстративно отрывая дверь, чтобы даже этому дурелому было понятно, что разговор затягивается. – Я просто снимаю, а потом по спутниковой антенне пересылаю цифровой сигнал на базовый спутник, кажется, «Марс-27», он над вами чаще других проходит.
– Пересылаете в цифровом виде… – задумчивости рейнджера могла бы позавидовать иная скала из пустыни. – Кажется, вы опасаетесь, что если оставите свои пленки тут, с ними что-нибудь случится?
– Именно эта идея, причем не только по поводу пленок, но и в отношении моей техники, постоянно приходит мне в голову.
– Странно, – пожал плечами рейнджер, – последний случай воровства у нас случился ровно сорок лет назад, да и то… Украли нитки и машинку для ремонта сетей. Потом машинку вернули, конечно, без ниток. Разве это считается воровством?
– У меня о вашем городке сложилось иное впечатление, – ответил Иван тоном, в котором, как он надеялся, прозвучал металл.
– Уехали бы вы, – вдруг устало высказался рейнджер, и ушел, потирая глаза.