Пределы страсти
Шрифт:
— Доброе утро, Джейкоб. Прекрасный денек, не так ли?
Господи, подумала она, хоть бы никто не услышал ее голоса. Первой заговаривать с мужчиной! За это могут и наказать. Но Джейкоб, похоже, не видел в ее дерзости ничего предосудительного. Он улыбнулся, выпрямился. Опершись на топорище, наблюдал, как она проходит мимо.
— Доброе утро, мистрис. Действительно, день прекрасный, особенно на том месте, где я сейчас стою. — Его глаза задержались на ней.
Чарити замедлила шаг. Может, рискнуть и перекинуться парой слов с Джейкобом? Разумеется, ее не станут осуждать за то, что
— Займись лучше делом, мистрис Пенн. Ибо дьявол всегда найдет занятие для ленивых рук. И на одежде у тебя слишком много кружева.
Чарити охватила ярость, но она сдержала резкий ответ, готовый сорваться с губ. Над кружевным воротником она работала всю зиму, проведенную под крышей, когда из-за грязи даже до туалета удавалось добраться с трудом. Она гордилась своим умением вязать кружева и не считала, что Бог осудит ее за то, что она воспользуется шансом показать плоды своего труда. Но великодушный и любимый Бог, с которым она говорила в своем сердце, в устах пастора Барбера, когда он вещал с церковной кафедры каждый выходной, становился совсем другим.
— Ну? Чего стоишь, шевелись. Иди набери воды из колодца.
«Он обращается со мной так, словно я мышка-норушка, а не молодая женщина, которой пора замуж. И иду я совсем не за водой. Если бы он счел за труд взглянуть на меня, то увидел бы, что ведро доверху наполнено помоями».
И хотя она позволила себе вскинуть на пастора глаза, тот не остановился, чтобы отчитать ее, а проследовал дальше, в полной уверенности, что его указания будут выполнены. Уголком глаза она заметила, как Джейкоб подмигнул ей, а его губы изогнулись в улыбке. Настроение Чарити сразу улучшилось. Она улыбнулась в ответ и поспешила к загону для свиней.
Красноватая виргинская пыль при каждом шаге клубилась у ее ботинок. Подходя к загону, она услышала громкие мужские голоса. Смех и крики людей смешивались с хрюканьем и повизгиванием. Заинтригованная, она обошла дом, за которым находился загон, и в изумлении остановилась. Несколько мужчин, в основном старейшин поселения, толпилось у крепкой деревянной изгороди. В загоне возбужденно носились свиньи, тогда как огромный хряк, застыв на месте и принюхиваясь, вертел головой. Один из мужчин наклонился вперед, замахал руками, что-то прокричал. Хряк поднял голову, его вымазанная грязью влажная морда блеснула на солнце, громко хрюкнул и метнулся через загон.
Чарити успела заметить торчащий под брюхом детородный орган, а мгновением позже с довольным похрюкиванием хряк подмял под себя не имеющую ничего против свинью и, прикрыв от удовольствия красные глазки, начал энергично долбить ее. При виде большущих яичек, наполненных семенем, болтающихся между задних ног хряка, Чарити залилась румянцем. Она знала, что не должна на это смотреть, но ноги сами несли ее к ограде. Да и мужчины, увлеченные зрелищем, не замечали ее.
— Давай, парень. Покажи ей, как это делается! — крикнул один из них.
— Поддай жару! — вторил ему другой. — Пусть кричит, как баба в постели!
Вольные реплики и грубый смех вызвали в Чарити
И пусть Чарити еще не приходилось иметь дело с мужчинами, она поняла, что совокупление свиней возбудило его. Взгляд, брошенный на нее, казалось, раздевал. Она вся сжалась под этим горящим жестоким взглядом, но глаз не отвела, давая мужчине понять, что тоже все видела. Если мужчины могли смотреть, как хряк покрывает свиней, почему это запрещено женщинам? Уж в сельском-то поселении все знали, откуда берутся поросята.
Мужчина толкнул в бок своего соседа. Через мгновение все взгляды скрестились на Чарити. Ей, конечно, хотелось оказаться в сотне миль от этого загона для свиней, но она заставила себя смотреть им в лицо. Повисла напряженная тишина. Потом осуждающе закачались головы. Кто-то пробормотал: «Недостойное поведение». Мужчины переглянулись. До нее долетели слова: «Но она недавно приехала к нам. Может, еще не знает наших порядков».
Но прежде чем она сумела выделить говорившего и благодарно улыбнуться ему, раздался другой голос:
— Здесь не место ни тебе, мистрис, ни любой скромной женщине. — Чарити узнала мужчину: Джошуа Уэйнрайт, один из столпов общества. Тощий, рыжеволосый, со впалыми щеками и дергающимся подбородком. — Разве ты не знаешь, что сегодня женщин просили не подходить к загону для свиней?
Чарити покачала головой:
— Я ничего такого не слышала.
— Правда? Тогда тебе следует задерживаться в церкви после службы и слушать наставления пастора, — суровым голосом продолжил Джошуа, — вместо того чтобы бегать в дом этой беспутной полукровки, которая служит в поселении акушеркой.
При упоминании ее подруги Чарити залилась краской. Самасета — впрочем, имя ее переиначили в Сару, на английский манер — была единственным человеком, с кем она чувствовала себя как дома. Сара не судила других и никому не грозила адским огнем, чем грешили набожные жены и дочери многих основателей поселения. Умела внимательно слушать и всегда честно отвечала на вопросы Чарити.
— Отругайте меня, если считаете это необходимым, мастер Уэйнрайт, если решите, что вы действуете во благо моей души, — холодно ответила Чарити. — Но я прошу вас не упоминать тех, кого здесь нет, кто не может замолвить за себя слово!
Все остолбенели. Джошуа побледнел. А Чарити вскинула подбородок, ожидая взрыва ярости, который не мог не последовать за такой тирадой. Но тут хряк громким хрюканьем известил всех о том, что начатое им дело успешно завершено. Свинья, которую он покрывал, пискнула и рванулась вперед. Хряк, соскользнув с ее спины, стоял, довольно похрюкивая. Его поблескивающий влагой детородный орган по-прежнему стоял колом. Шокирующе красный. Чарити изо всех сил старалась не смотреть на него.
— Он уже готов взяться за следующую, — восхищенно воскликнул кто-то из мужчин. — Вы только посмотрите, его штучка как стояла, так и стоит.