Предисловие
Шрифт:
Трудная, труднейшая задача, но от жизни же не откажешься, так же как от собственных детей.
Прошел день-другой со времени встречи Н. Н. с собственным Замыслом, и его настигла еще одна мысль, от которой опять никак нельзя было уйти: за работу надо было браться не одному, а только вдвоем. За оперативную часть, за все нынешние склоки, убийства, за все жульничества и мошенничества, за выбор сословий, из которых придется черпать действующих лиц, возьмется он, он сам, а перспективы? Всю часть философско-экологическую он передаст М. М.
– другому писателю. Его в случае необходимости можно будет
М. М. хоть и другой, но на самом-то деле, анатомически и физиологически, это все он же, Н. Н., только с другим мышлением, с другим настроением, с другим дыханием.
Н. Н. давно уже замечал в самом себе подобное раздвоение, он сам с собой спорил, бывало, так что они друг друга, две эти части, обзывали глупцами, так вот сейчас-то пусть и посотрудничают, пусть друг в друга углубятся, вероятнее всего, не без удивления. Поищут компромисс. Честно поищут. Поищут, несмотря на то что теперь это уже пошлая мода.
И они сели и поговорили за чайком.
Н. Н. не в первый раз выслушал М. М. на тот предмет, что человечеству хватит природы еще лет на пятьдесят - шестьдесят, не больше. Природа дала человечеству разум, возвысила его над собой, вот он ее и губит. И себя тоже. Заодно. С чего начинается, тем и кончается - закон.
Итак - поехали. Вдвоем.
Езда предстояла очень серьезная и сама по себе, и еще потому, что сопровождалась бесконечной возней. Мышиной.
Ни тому, ни другому не было ведь покоя от всяческих житейских нелепостей: то катастрофически не хватало денег, то жена была не в духе, вплоть до того, что потихоньку плакала в платочек (если бы она узнала о замысле "Граждан" - она разревелась бы в голос), то мальчишки из соседнего подъезда подожгли дверь, дверь надо было ремонтировать, а ведь мог случиться большой пожар.
Быт. Постсоветский...
Впрочем, и в прошлом у творческих людей случались помехи. Н. Н. где-то читал, что Бетховен, когда писал свои гениальные вещи, через каждые пятнадцать минут бегал в туалет: у него не в порядке был желудок. По этому поводу младший сынишка Андрейка давал отцу советы:
– А не попринимать ли тебе, отец, слабительное? Или хотя бы мочегонное?
Н. Н. задумчиво говорил М. М.:
– Ты у меня философ, значит, должен быть постарше меня. Заметно постарше. Лет на десять.
М. М. не заставил себя ждать и тотчас ударился в философию:
– Ладно еще, если некая нация на протяжении веков как была, так и оставалась первобытной, но беда, если она нахваталась цивилизации и теперь в своей собственной судьбе не может отличить одно от другого! Ладно, если цивилизация стабилизировала нацию, а если перемешала первобытность с космической техникой, с ядерными и водородными бомбами? С коммунизмом?
Потом уж вернулся к конкретному вопросу:
– Десять? Многовато... Дело в том, что каждое поколение не только старше предыдущего, оно еще и старее, поскольку человечество стареет в целом, а значит, десятилетний разрыв - слишком большой разрыв, при котором один из нас еще будет жить, а другой уже только выживать. И доживать. Россия? Живет или выживает? Америка? А это разные вещи - жить и выживать. На Земле или в Космосе? С собственными зубами и сердцами или с фабричными? Происходить из чрева матери или из пробирки? Все эти наши современные радости - они же признаки нашего старения.
Так М. М. смотрел и на историю, на современность, на их взаимоотношения. Эдисоны и Нильсы Боры, считал он, еще могут быть, но Архимеды и Пифагоры - уже нет. О Шекспирах и Пушкиных и говорить нечего...
– Ты как считаешь, тебе сколько лет-то?
– спросил он.
– Мне?
– удивился вопросу Н. Н.
– Мне за пятьдесят. Женат вторым браком.
– Я тоже вторым, но выходит, мне за шестьдесят? Не много ли? Не многовато ли?
Все-таки сошлись на десяти годах. Да еще и при том условии, что в случае необходимости этот срок можно будет увеличить.
– Почему Европа стала во главе человеческой цивилизации?
– рассуждал М. М.
– Потому что именно по ее территории прогулялся ледниковый период. Суровая учеба, но - учеба. А история России - это политические ледниковые периоды один за другим непрерывно, это уже слишком! Бесконечные порки и дранье за уши с детства портят людей, выбивают их из колеи, смещают понятия. И ни кто-нибудь виноват во всех наших бедах, в том, что мы такие, какие есть сегодня, а мы сами виноваты. Кликни сегодня за хорошую зарплату сто, двести тысяч стукачей и палачей - завтра же будут. А все, что было историей России, - это все предисловие, итог только еще наступает, еще грядет в двадцать первом веке.
Так рассуждал и рассуждал М. М.
Н. Н.
– по-другому:
– Из стольких бед Россия выходила - значит, выйдет и из нынешней!
– Что же, ты думаешь, что история России уготовила ей светлое будущее? И теперь преподносит его на чистеньком блюдечке: "Вот тебе, заслужила!"?
Ну а сыновья шли по стопам того и другого.
Старший, Гоша, семнадцати лет, соглашался с М. М.:
– Не представляю себе человечество без Спинозы, Канта, Гегеля, без Лосева. Кто мы без них? И еще: а как же Бог? Что значит Бог без людей? Скажи-ка, отец?
– Спрашивая, Гоша имел в виду М. М.
Младший, Андрейка, тринадцати лет, тот с захватывающим интересом читал газеты и неплохо разбирался в отношениях между банками, между банками и властями (законодательными и исполнительными), а подробности по меньшей мере двадцати самых громких убийств и нападений знал назубок.
Вообще по всем без исключения вопросам братья спорили друг с другом, до того спорили, что начинала плакать мать Соня (и не просто Соня, но и Софья Андреевна):
– Господи! Да когда вы кончите, наконец? Особенно ты, Андрейка, когда ты кончишь? Тебя хоть сегодня в Думу, так в самый раз! Я уже столько властей насмотрелась, что тошно мне, а тебе будет в самый раз.
– Правильно - тошно!
– соглашался Андрейка.
– Ты думаешь, власть в России - она для России? Как бы не так! Она - для собственного удовольствия и устройства. Разворовывать страну - вот ее главная задача, а потом уже все остальное! Император Николай Первый говорил своему сыну, будущему императору Александру Второму: "В России не воруют только два человека - я и ты".
И откуда только Андрейка знал такие вещи? Впрочем, он всегда знал что-нибудь такое, чего никто в семье и в школе не знал. Он без этого просто не мог.