Предместье (Волшебные стихи - 3)
Шрифт:
Как только вспомню бабкины морщины
И плоть ее, иссохшую на треть,
Готов завыть от этой чертовщины!..
Не дай вам Бог за старостью стареть.
Причины не было. Так, просто умерла.
Но как страдала, как она томилась
И истомила всех!.. изнемогла
За что ей даровали эту милость?!
Жизнь после жизни - грешные дела.
Видать, ответа так и не нашла.
И разумом, и взглядом помутилась.
Была вина? Жила, вот
Одна турецкая, японская другая...
Три революции... гражданская война,
И финская, и эта... да какая!
Погибли братья, муж. Была одна
Надежда - сын, да в первых числах мая
Там, у Берлина... этим и грешна.
За всех молилась. Свечи в церкви жгла.
И силами, и верой ослабела,
Молитвы позабыла... отошла
От жизни и от веры... и от тела
Душа ее. А все-таки - жила.
И мучалась зачем-то, и жила,
И ничего от жизни не хотела.
В народе говорили - век чужой
(Теперь уж так не скажут) заедаешь.
А бабка это знала - грех большой.
"И не живешь, а вот - не пропадаешь..."
А знала, вот и мучалась вдвойне,
И грезила о дальней стороне,
И разрешиться бременем не в силах,
Взывала к Богу, к разуму, к чертям,
К самой природе, к памяти, а там...
Там только незабудки на могилах.
Да там и смерть сама уже - ничто,
Покуда здесь ее не ощущаешь,
И не столкнешься с нею, а не то
Измучишь всех, и сам себя измаешь.
Не дай вам Бог такое повторить.
Не дай вам Бог свой век перемудрить!
2
...слов таких моя бабка не ведала,
Но до самых преклонных годов
Все о детстве своем, заповеданном,
Повторялась на сотни ладов.
А каким она светом лучилась
Из далекого далека...
Знала грамоте, да разучилась.
Землю помнила - наверняка.
И кого она тем не корила,
Что полвека в столице жила!
– Мы саркандские - всем говорила.
Так саркандской и померла.
Но задолго до этого срока
Обронила такие слова:
– Если ляжет в то место дорога,
Там всегда у дороги трава...
Побывать она там и не чаяла,
Ну а мне довелось, по делам,
И нарвал я букет молочаевый,
Да с полынкой еще пополам.
Выбирать не пришлось, брал что около
У обочины, с пылью, с лузгой...
Но очнулась трава, словно охнула,
И такой задышала тоской!..
Где-то, помнится, было сказание
Про старинную старину,
Как бежал, убоясь наказания,
Княжий сын во чужу сторону.
И
Но ни в силах вернуть беглеца
Ни отец, ни любимая женщина...
В третий раз засылают гонца
Пусть вдохнет там, чужбине запроданный,
От метелки полыни живой.
И пошел князь, рыдая, и Родине
Был ворочен емшаном-травой...
Вот и бабка - заплакала меленько:
– В гроб сгодится, помру в Петрова...
А потом отложила со смертынькой.
Запропала куда-то трава.
Так в могильной земле чужедальной
Травка родины и не легла.
За окладом иконки венчальной
Схоронилась...
Как детство, светла...
Дуб осенний о чем-то старинном
Вдруг пахнул - о забытом, родном,
О таком, что горчайшей соринкой
Вымывает слеза перед сном.
Распахнул бронзовеющий купол,
И - сомкнул... коготками дождя
Под собой осторожно ощупал
Палый лист, в забытье уходя...
И ушел...
Только прелью грибною
Так пахнуло от влажных корней,
Что за этой лесной стороною
Стало детство степное видней.
Снова стало так ясно на свете,
Что увиделось в мареве лет
Как везет нас на старой "Победе"
Подгулявший под вечер сосед.
Подгулял и шумнул ребятишкам:
– "Прокачу! Все кто хочешь - вали!.."
И с раскатом "урра!", с рокотищем
Мы на приступ машины пошли.
Понабились, как в бочку селедки,
И - вперед!..
В золотые года
Тишь цвела на родном околотке,
Постовой редко свистнет когда.
Жгут листву... горько-сладкую вьюгу
По низинам разносят костры...
И как будто сигналят друг другу
Огоньками ночные дворы.
Помню, едем по рытвинам грубым,
Полуфары вперяя во мрак,
В степь!.. за город!..
И где-то под дубом
Плавным юзом сползаем в овраг.
Великан одинокий, вершину
Разъерошив, шумит на ветру.
Мы толкаем в низине машину...
Дуб шумит на высоком юру...
Помню смутно, томила тревога:
Что отвечу? Что дома скажу?..
Но запомнилась - эта дорога,
А не то, как ответ свой держу.
А запомнился пьяный, бесстрашный,
Полуголый, без майки, сосед,
Как он вел свой рыдван бесшабашный,
Как развязывал важно кисет.
Как сидел он под дубом, корою
Прорубая узор на спине,
Как дымил, и давился махрою,
И хрипел о минувшей войне.