Предместье
Шрифт:
Цымбал двинулся на постели и застонал.
– Ну вот, видите, - забеспокоилась Варенька, - я вам только неприятности причиняю. Может быть, мне уйти?
– Посидите.
Цымбал взял ее руку.
Она не отняла и, желая утешить его, сказала:
– Не огорчайтесь, кончится война...
Но Цымбал не дал ей закончить фразу.
– Вы наблюдали когда-нибудь костер в поле?
– Он приподнялся с подушки на локте.
– Чем крепче ветер, тем сильнее огонь. А чиркните спичку погаснет. Так и чувство. Сильное, настоящее - только крепнет в трудную минуту, слабое - еще больше слабеет, а то и вовсе гаснет, как спичка.
–
– воскликнула Варенька и задумалась. Она не могла решить, то ли Виктор пожаловался на забывшую его жену, то ли хотел сказать, что разлука лишь укрепила их дружбу, их чувства. Она еще раз погладила его плечо и тихонько ушла.
Цымбал шепотом сказал ей вслед:
– Привет Ушакову. Пусть зайдет как-нибудь.
3
– Нельзя этого делать! Вы с ума сошли!
Правление заседал на пасеке. Маргарита Николаевна и бригадиры расположили среди кустов смородины, увешанных гроздьями крупных ягод. В отдалении стоял дед Степаныч и, пропуская сквозь корневые пальцы прядки седой бороденки, сочувственно смотрел и взволнованную Вареньку. Девушка то вскакивала на ноги, вновь садилась, не замечая того, что платье ее от резких этих давший высоко взбивалось, открывая круглые розовые колени. Она доказывала и кричала:
– Только-только вили, едва окрепли, а вы: "В работу!" Какая с них работа!.. Яков Филиппович!
– обращалась Варенька к Долинину, который, лежа на траве, пытался на соседней ветке отыскать зрелую ягоду, - Скажите хоть вы слово! Варвара Ивановна, не молчите!..
– Да разве их, иродов, переговоришь!
– возмущалась скотница Топоркова.
– Крите кричи, Варварушка, по-своему сделают. Я уж эти повадки знаю: соберут, вроде - давайте обсудим, а у самих все давно обсуждено.
Продолжая вылавливать из-под лапчатых листьев полузрелые ягоды, Долинин молчал.
– Товарищ Зайцев!
– тихо, но твердо сказала Маргарита Николаевна. Кричать бесполезно. Иного выхода нет. Будем пахать на коровах. Чтобы ни случилось, мы обязаны посеять озимые. Прошу, товарищи, голосовать. Кто за это решение?
Она посчитала поднятые руки членов правления.
– Единогласно.
Все стали подниматься с земли, заспорили. Степаныч сначала почему-то перекрестки, потом плюнул, ушел в дощатый пасечный домик. Долинин приблизился к Вареньке, взял ее за локоть, но она зло взглянула ему в лицо, отдернула руку и почти бегом бросилась к реке.
Лейтенант Ушам был крайне удивлен, полчаса спустя увидев ее в своей палате расстроенную, почти плачущую.
– В чем дело, Варвара Васильевна?
Уронив табурет, он вскочил из-за колченогого столика, на котором были раскрыты книга и ученические тетрадки: в свободные часы лейтенант изучал свою любимую физику.
Варенька расплакалась. Не зная, что в таких случаях надо делать, Ушаков предложил ей воды в жестяной кружке. Она оттолкнула кружку, вода плеснулась на тетради с записями, чернильные строки расплылись бледно-лиловыми кляксами. Лейтенант поднял табурет, предложил Вареньке сесть, но Варенька садиться не захотела.
– Вы - механик, - всхлипывала она.
– Вы должны починить все!..
– Что починить, Варвара Васильевна? Что?
– Машины, тракторы! На коровах же будут пахать!
Наконец-то он понял, в чем причина ее волнений.
– Починим!
– сказал Ушаков уверенно и бодро, лишь бы она перестала плакать.
А сам не без страха представил себе груду машинного
– Правда, почините?
– Варенька смотрела на него с надеждой.
– А что же! Конечно, починим. Отремонтируем, я хочу сказать.
Работы в мастерской, к счастью, было мало. Поэтому, захватив с собой двух бойцов-слесарей, Ушаков, сопровождаемый Варенькой, в тот же день переправился через Неву. Долго осматривал он разбитые машины возле инвентарного сарая. Бойцы его уже копались в их моторах. Варенька перебегала от Ушакова к слесарям, от них к Ушакову.
– Ну как?
– спрашивала она с тревогой.
– Получится что-нибудь?
– Что-нибудь-то получится, - ответили ей слесаря.
– Но вот что - это вопрос.
– Получится, получится, - утешал Ушаков.
– Все - нет, а три-четыре трактора поставим на ноги. Коров двадцать они заменят.
– У нас всего-то их двенадцать.
С петухом вместе?
Ушаков засмеялся.
– Не с петухом, а с телятами. И нечего вам смеяться!
Ремонт был трудный. С разрешения командования Ушаков взялся за него добросовестнейшим образом. Почти вся его мастерская выполняла, как он говорил, срочный народнохозяйственный заказ для осенней посевной. Части тракторов приходилось по нескольку раз - туда и обратно - перевозить через реку. Таскать эти чугунные и стальные неуклюжие глыбы помогали зенитчики и понтонеры, сбегались к берегу все женщины и ребятишки из колхоза. Шуму было много, а дело подвигалось медленно. Деталями для гусеничных тягачей Ушаков располагал в избытке, но для колесных - где их взять танкистам? Вытачивали, что могли, сами, сдали заказы на судостроительную верфь и даже на "Большевик" - ближайший от поселка ленинградский завод. Работали по восемнадцать, по двадцать часов в сутки, как в дни боев.
Лейтенант осунулся, вопреки воинским правилам не брился по нескольку дней, обрастая рыженькой нежной щетинкой. Не было чистого воротничка у гимнастерки, нередко и снятый поясной ремень валялся где-нибудь в траве, возле машины, и сапоги утратили былой блеск, испачканные ржавчиной и тавотом...
Но именно в таком виде Ушаков вдруг стал Вареньке нравиться. Стесняясь, приносила она молоко лейтенанту, свежие огурчики, задумчиво смотрела, как он, тоже стесняясь и приговаривая: "Опасная смесь, Варвара Васильевна!" - расправлялся с этими ее дарами, и не чуяла еще, что незаметно для нее, помимо ее воли, он становился ей все более близким и необходимым.
На коровах уже пахали. Маргарита Николаевна заявила, что ожидать окончания ремонта тракторов она не может: будут упущены лучшие сроки озимого сева. Плотник с шорником соорудили какие-то невиданные ошейники: не хомут, не ярмо - деревянная рама, обитая кожей; коровенки тужились в них, потихоньку таскали плуги.
Варенька примирилась с такой бедой, утешала себя тем, что "издевательство" это скоро кончится и ее кротких питомиц сменят машины.
Но ни коровы, ни пожарные лошади не спасли положения, пахота задерживалась. Маргарита Николаевна, по выражению Терентьева, объявила всеобщую мобилизацию. Каждому колхознику и колхознице отвели в поле участок, чтобы вскопать его лопатами. Председательша первая взяла в руки заступ. Долинин поддержал ее: милиционеры, пожарники, шоферы и он сам вышли на работу. Обливался потом стареющий Батя Терентьев, обиженно ковырял землю шофер Казанков, Лукерья Тимофеевна его поругивала: