Предназначенная
Шрифт:
— А декады – это…
— Десять суток. Ровно столько же Илагрия остается на небе, затем скрывается на три декады, чтобы потом выйти вновь. Это важно по одной причине – в декаду волчьего солнца таким, как мы, особенно сложно контролировать свою звериную натуру.
Я слушала внимательно. Рейден не из тех, кто читает лекции просто так. Раз уж он снизошел до объяснений, его слова имеют значение.
— В декаду Илагрии цивилизованные оборотни пьют зелье, чтобы не превращаться в волков, — мужчина достал из внутреннего кармана пиджака стеклянный флакон с прозрачной жидкостью. Открыв его,
Я подошла и взяла флакон. Едва ли Рейден задумал меня отравить. Ведь умру не я, а Элис. Ну, или мы обе.
Я поднесла флакон к свету. В жидкости то здесь, то там возникали синие водовороты. Красиво, но не по человечески как-то. Жидкость явно обладала магическими свойствами.
— Это зелье ты принял в ночь нашего знакомства?
— Именно, — кивнул мужчина. — У него есть побочные действия. Будешь чувствовать себя пьяной, притупятся способности оборотня, но к утру все пройдет. Выпей. Зелье поможет тебе остаться в человеческом обличии.
А я все гадала, как оборотень с его идеальным слухом и зрением не признал воспитанницу. По идее он должен отлично видеть в темноте. Вот он виновник неловкой ситуации – у меня в руке. Зелье временно лишило мужчину способностей. Даже мой запах в ту ночь он почуял, только оказавшись в непосредственной близи.
Рейден упомянул цивилизованных оборотней, к которым он причислял и себя. Они не перекидываются, глушат звериную натуру зельями, стремятся быть людьми.
— Какой в этом смысл? — поинтересовалась я. — Вы наделены силой быть прекрасными животными. Свободными и бесстрашными. И сами от этого отказываетесь.
— Ваши речи, юная леди, ересь, — раздалось из коридора.
Рейден не до конца прикрыл дверь, и нас подслушали. Хорошо, долговязый мужчина, смотрящий на меня с неодобрением, расслышал лишь последние слова, а не весь разговор.
Заложив руки за спину, долговязый вошел в спальню, хотя я его не приглашала. Он был высокий и худой как палка. А еще сутулый – кривая палка.
— Бастер, — поприветствовал его кивком Рейден. — Не знал, что ты приехал.
— Буквально час назад. Жду аудиенции, этнарх, — он отвечал Рейдену, но смотрел на меня. При этом ноздри долговязого подрагивали. Он принюхивался ко мне, но ощущение было, словно он касается меня своими потными ладонями.
— Судя по запаху, юная леди, близка к потере контроля. В ее аромате слишком много звериного, — Бастер шагнул ко мне и подтолкнул мою руку с флаконом к лицу. — Пейте.
— Или что? — сощурилась я.
Бастер насупился.
— Или как главный смотритель я буду обязан внести вас в список неблагонадежных, а это первый шаг на пути к диким, — процедил он.
Ага, значит, есть цивилизованные оборотни и дикие. И, похоже, дикие вне закона. Любопытно.
— Глупости, Бастер, — Рейден опустил руку мужчине на плечо. Жест получился не дружеским. — Она просто ребячится. Молодежь любит в этом возрасте проверять границы дозволенного.
Говоря это, Рейден так глянул на меня, что я мигом осушила флакон до дна. Зелье на вкус оказалось кислым, и я поморщилась.
— Вот и все, — улыбнулся Рейден, оголяя клыки. — Говорил же, ребячество. Идем, обсудим дела. Это девичья спальня, нам в ней не место.
— Разумеется, этнарх, — главный смотритель Бастер с трудом оторвал от меня взгляд. Рейден буквально толкал его к двери, выпроваживая из комнаты силой.
Едва оставшись одна, я в изнеможении рухнула в кресло. Почему у меня такое ощущение, будто я только что выдержала бой? Этот Бастер – жуткий тип. Судя по одежде – мужчина был в подобие рясы – и званию, он занимает какой-то религиозный пост. Но смотрел он на меня при этом совсем не со смирением, присущим священнослужителям.
Мне знаком этот взгляд – так сально глядят на хорошеньких девушек престарелые ловеласы. Они ненавидят их за молодость и одновременно хотят, осознавая, что вряд ли когда-либо получат. А еще я почувствовала отголоски страха. Они принадлежали не мне, а гнездились в теле Элис. Она тоже не в восторге от главного смотрителя. У Бастера черные глаза, черные волосы, он одет в черный балахон. Черный волк? Возможно.
Усилием воли я выбросила главного смотрителя из головы. Вряд ли встречу его еще раз, ведь скоро отправлюсь домой. Рейден упоминал, что в ближайшее время мы идем к магу. Он разберется, как вернуть Элис, и все закончится.
Я переоделась ко сну и легла, но сон не шел. Ворочалась с боку на бок около часа, гадая, в чем же дело. Почему не спится? А потом поняла: дело во внутренней дрожи. Сперва едва заметная, она нарастала, пока не захватила все тело.
Подняв руки, увидела, что они трясутся как у алкоголика, ищущего, чем опохмелиться. Голова кружилась, во рту пересохло. Я испугалась отравления. Должно быть, зелье было просроченным. Надо срочно вызвать рвоту, очистить желудок.
Я поднялась, цепляясь за мебель, добралась до ванной, ухватилась за ручку, и тут раздался неприятный скрежет. Я отдернула руку и уставилась на дверь. На белом полотне появились отметины в виде четырех глубоких полос, словно дикий зверь скребся.
Я перевела взгляд на свои ногти. Когда они успели вырасти? Вроде был идеальный маникюр. А теперь это не ногти, а когти. И волосы на предплечье слишком густые и длинные.
В следующую секунду до меня дошло, что происходит, и я завопила на весь дом. Одно дело рассуждать, как здорово быть волком, и совсем другое превращаться в него.
Рейден быстро отделался от Бастера. Сейчас ему было не до занудных рассуждений главного смотрителя о падении нравов среди молодежи, да и разговор был пустяковый. Он даже удивился, что из-за подобной чепухи Бастер отправился за город.
После того, как смотритель ушел, Рей скрылся в кабинете. Обогнув стол, уперся в него ладонями и застыл, глядя в стену. Зверь, что жил в нем, молил о девушке. Он рвался к ней и требовал ее себе. Рей практически слышал, как тот воет.
— Ступай к ней. Она должна принадлежать нам, — бесновался зверь. — Она наша, она моя. Даже если она не знает об этом или будет против, все равно моя. И лучше никому с этим не спорить, не то перегрызу глотку.
Рей был близок к тому, чтобы свернуть шею Арону, когда тот едва не поцеловал Элис. Это была даже не ревность, а что-то более глубинное, первобытное.